Два раза я уже писал сюда. Хотелось бы поведать еще про один собственный «1-ый раз».Итак, город, в каком мне подфартило родиться и жить, именовался в те времена Ленинградом. А я был тогда молод и глуповат. Очень молод и очень глуповат. Поверите, часто гуляя по Невскому, я ещё совершенно не знал, чем славится его участок повдоль Аничкова дворца и далее — Екатерининский садик, и округи… И вот, как-то, тёплым вешним вечерком, я шёл повдоль Аничкова дворца по направлению к Фонтанке. Помню, лёгкий дождик только-только прошёл, из туч выглянуло закатное солнце, лужи, влажный асфальт, клейкие юные листочки… Этот юноша не подошёл ко мне, а, быстрее, в один момент появился рядом, точно сконденсировавшись из воздуха. Низкий, худощавый, отлично сложённый. Помню, достаточно кратко стриженые, светло-золотистые (позже я вызнал — крашеные) вьющиеся (позже я вызнал — завитые) волосы, какие-то особенно калоритные (позже я вызнал — мейкап) черты лица, узкие зеркальные очки, чрезвычайно колоритная одежка (ясно запомнившиеся детали — небережно повязанный разноцветный шейный платок), ниже платка — расстёгнутая чуть не до пупа светлая рубаха в ярчайших узорах, под ней, в глубочайшем вырезе малиновой шерстяной майки (так и навязывается слово «декольте»), загорелая грудь. Ярко-зеленые коротковатые брючки «в обтяжку». Цветастые носки. Одуряющий запах каких-либо «не наших» (и очевидно не мужских) духов. Чрезвычайно оживленная мимика. Ломаная пластика. Совсем лишная жестикуляция. На дворе стоял зрелый (либо ещё — развитой) социализм — как «закономерный, исторически долгий шаг на пути к построению коммунистического общества»… Кто жил в те времена, тот сразу усвоит мое, мягко выражаясь, некое «удивление»… Ну а кто не жил — тому и не разъяснить…- Ка-акой ма-альчик! — 1-ые его слова, обращенные ко мне.Высочайший, «дамского» тембра, глас. Удивительно растягиваемые гласные. Будто бы поёт…- Ппростите? — всё, что сумел я из себя выжать, кажется, поперхнувшись…- Вы ку-уда идё-ёте?Тёмные очки уставились мне прямо в глаза.- Э-э… ттудда…Куда девать глаза, — не знаю…- А-а можно мне с ва-ами? На-ам не по пу-ути-и?И руку мне кладёт на плечо! Чувство — приблизительно как от электронного тока… Черные очки плавным жестом поднял на лоб. Глаза — подведенные, с подкрашенными ресничками, наложенными тенями… Голубые! И какой беззащитный взор! Прямо для тебя в глаза… через глаза… в душу! Взор малеханького малыша… не мальчишки, а конкретно малыша — вне категории пола… капризного малыша! Кажется, если на данный момент ты обидишь его — неудобным словом, жестом, даже взором, он здесь же горько расплачется!- Ппожжалуйста… иддёмте… (Что у меня с языком? Никогда ведь я не заикался.)- Спа-асибо! Вы — до-обрый ма-альчик!И рукою провёл нежно-нежно по волосам, а позже повдоль спины… Чувство полнейшего онемения… мурашки… А тем временем — у меня меж ног!.. И, как назло, обтягивающие джинсы. Куда деться от стыда?! Кажется, весь Невский только туда и глядит… Ну, один-то человек уж точно, глядит. Да ещё как глядит! Нет, нужно быстрее уходить с этого места! В движении это будет не так приметно…- Ссккорее… ппойддемтте.Мой язык очевидно не желал выговаривать простых слов.- Вы-ы то-оропите-есь?Гласит, как песню поёт.- Ннет… тто естть… дда…Речевой аппарат у меня очевидно отказывает…- Ну, то-огда зайде-емте куда-а-нибудь!И лаского, чуть касаясь, руку мне на поясницу кладёт… чуток ниже, на бёдра… Господи, да что все-таки это такое делается?! Не помню, как мы перебежали Невский, не помню, о чём гласили по дороге. Другими словами, гласил, в главном, Володя — так звали моего спутника. Я же больше молчал, отвечая, в главном, односложными и не полностью членораздельными междометиями… Мы ещё не дошли до цели нашего путешествия — кафешки на обратной стороне Невского, а он уже успел представиться по фамилии (обычная российская фамилия, — помню, но именовать не буду). Поведал мне, из какого он городка (провинциальный городок средней полосы Рф), кто из родных у него там остался, какие сложные у него с ними дела, как рано он вызнал некие стороны жизни, как чудно счастлив он был в армии — вокруг большая масса молодых и «голодных» мальчиков, но как недолго длилось это ослепительное счастье. Почему-либо очень недовольное этим грубое и бесчувственное командование поторопилось запихнуть его в лазарет и стремительно комиссовать по психиатрической статье «Расписания заболеваний и физических недочетов»… Как он устроился работать в торговлю, но — по мягкосердечию собственному — оказался непригоден к работе с вещественными ценностями, как устроился работать в автопарк диспетчером — и сейчас очень доволен собственной работой — вокруг масса парней, которым он должен отмечать путные листы… Запах его духов был совсем одуряющий. Боковым зрением я всё время чувствовал справа от себя направленный мне прямо в лицо пристальный, неотвязный, пронизывающий взор голубых глаз! И всё это время мой правый бок ощущал легчайшие, но неотступные касания, поглаживания, прижимания… Ужас! Чувство, как будто весь Невский исключительно в нашу сторону и глядит… Мы, в конце концов, вошли в кафешку. Много народу. Очередь. По случайности, стремительно отыскали два свободных места рядом за столиком. Сели.- Вы-ы не у-угости-ите ме-еня? А-а то я что-то сего-одня не при де-еньгах…- Дда, кконнечно…Конвульсивно роюсь в кармашках…- Спа-аси-ибо! Вы о-очень до-обрый ма-альчик! — и рукою нежно-нежно провёл мне от затылка до поясницы… и даже несколько далее… еще далее…Кажется, на нас уже начинают оглядываться… И здесь я взял ну и сбежал. Из последних сил вдруг вскочил, и ринулся к дверям, на ходу пробормотав через зубы что-то совершенно непонятное, о делах, о необходимости спешить… Мы виделись с ним пару раз, случаем, обычно, по вечерам, в центре городка, он появлялся внезапно рядом, всегда первым окликая меня. И всегда — этот пронизывающий до глубины души взор голубых глаз малеханького малыша… И всегда — этот совсем одуряющий запах духов… И всегда — эта ярко-пёстрая одежка… И мейкап… И манеры… И голосок — высочайший и сладко-тягуче-напевный. И лёгкие касания рук, прикосновения, поглаживания — от которых сходу мурашки разбегались по коже, и быстро твердело меж ног… В один прекрасный момент он появился, когда мы шли вдвоем с другом… Мне было страшно неловко… А друг позже произнес мне:- Не советую для тебя поддерживать такое знакомство! Это — очевидная дама, и очень вульгарная!А позже был горячий июль, на самом излёте белоснежных ночей… Я работал в ночную смену, посреди ночи выдалась пара свободных часов, решил походить по Невскому… Как на данный момент помню себя тех пор — грива чуток вьющихся каштановых волос, клетчатая рубаха с маленькими рукавами расстегнута, вытащена из джинсов, и концы её завязаны узлом на животике… Невзирая на глубокую ночь, было достаточно много народу. Жара и духота. Желтоватые мигающие светофоры. Редчайшие ночные машины… А рожа — совсем-совсем мальчишечья! Как обычно, он появился внезапно. Мгновенье вспять — не было. И вот — есть!- …При-иве-ет! Ты ку-уда?Сейчас на нём ярко-голубые обтягивающие джинсики и оранжевая гипюровая рубашечка с маленькими рукавами. Тот же певучий голосок. Та же манера непрерывного поглаживания, касания… И, как обычно, стремительно погружаешься в некий туман. Не очень ясно понимаешь, что он гласит, что отвечаешь ему ты… Только сердечко стучит как обезумевшое, как будто желает вырваться из груди, мурашки расползаются по телу, и ещё этот кошмарный бугор, вдруг вспухший у меня на джинсах впереди… Хоть, слава Богу, мрачно — никто не направит внимания… Я шёл за ним покорливо, как большая смирная овца. И пошёл бы, куда бы он меня ни повёл… Как мы попали в тот подъезд, во дворе на Владимирском, не помню. Вроде, он знал это место… Позже я много раз, вот так же, гуляя ночами, входил туда один. Просто, чтоб вспомнить… Сейчас уже туда не войдёшь… Кажется, ранее мы раз либо два заходили в другие подъезды, но что-то Володе в их не понравилось. А этот был полутёмным, мы поднялись куда-то на уровень, приблизительно, третьего этажа, по дороге нам навстречу с кликом кинулись два кота… Мерклая лампочка 2-мя маршами ниже, такая же, 2-мя маршами выше. Еле-еле свет из распахнутого лестничного окна… Щербатые каменные ступени. Чугунные перила. Плавным движением он развернул меня к для себя лицом, он стоял на пару ступеней выше меня, и без предупреждения своими губками впился мне в губки. Я пробовал что-то мычать, но его язык, раздвинув мне челюсти, просочился в мой рот, и стал нежно-нежно разглаживать мой язык, внутренние поверхности щек, нёбо… Я ощущал, что на данный момент задохнусь! Воспоминание, как в кошмарном сне, когда опасность настигает, а пошевелиться ты не способен… И при всем этом такая сладкая истома по всему телу. А руки его в это время легко-легко треплют мои волосы, лаского поглаживают мою шейку, плечи, руки, спину, развязывают узел, которым я завязал кончики собственной рубахи на животике, и попадают под рубаху, кончики его пальцев легко-легко бегают по моей груди, бокам, животику, гладят мои соски, позже, равномерно спускаясь всё ниже и ниже, расстегивают мой ремень, поясную пуговицу и молнию моих джинсов. Все мои пробы сопротивления пресекались нежно, но решительно. Ну и какое здесь могло быть сопротивление, одно прикосновение его руки, и никакого для тебя сопротивления… И при всем этом он ещё успевал раздеваться сам! Я и не увидел, как его голубенькие джинсики уже сползли по его ногам к самому полу, оранжевая рубашоночка оказалась завёрнута на плечи… У него было очень стройное загорелое тело, гладкое-гладкое, волос практически не было… Кое-чем оно неуловимо напоминало женское. И густой запах духов — совсем дамский (в те времена мужчинам было совершенно не принято душиться). И трусики у него недлинные, белоснежные, полупрозрачные, облегающие, возможно, завезенные из других стран, очень напоминали дамские… Я вдруг кинул взор вниз, на свои трусы, и одномоментно ощутил, как краска стыда залила мне щёки. Но я ведь не на пляж собирался, а на работу… Я же не намеревался ни перед кем раздеваться! Но он и не задумывался смеяться над моими большими «семейно-армейскими» неловкими трусами из голубого сатина, кстати, совсем неприметно уже стянутыми по моим ногам практически к самому полу, туда же, куда перед этим он успел стянуть мои джинсы… И всё это, не отрываясь своими губками от моих, не вынимая собственного языка из моего рта! Кажется, никогда, ни до, ни после чего, у меня не было поцелуев таковой длительности! Последнее, что он сделал, перед тем, как оборвать поцелуй — закинул мою рубаху мне на плечи, и начал нежно-нежно ублажать губками и языком мою шейку, плечи, руки, грудь, животик, всё ниже, ниже… Сразу руками мои бёдра, ягодицы… сгибаясь при всем этом, приседая, опускаясь всё ниже, и ни на один миг не отрываясь от моего тела… То, что на пределе вероятной твёрдости торчало у меня меж ног, он голубил поначалу кончиками пальцев… самыми-самыми кончиками… И всякий раз, когда жгучая волна начинала подниматься кое-где снутри меня, он останавливался. Будто бы ощущал всё сразу со мной… Откуда-то совершенно издалека, через некий разноцветный туман, казалось, окружавший меня, периодически доносились его страстные придыхания:- Возлюбленный мой! Я — твоя Джульетта! Можно, я буду именовать тебя: «Мой Ромео?!»Рокот в ушах! Головокружение… Он посиживает передо мной на корточках. Его руки нежно-нежно гладят мои ягодицы, забираются в межъягодичную складку, а губки и язык в это время даруют неизъяснимое блаженство моему фронтальному дружку… Поначалу снаружи, лёгкими касаниями, не беря его в рот, позже равномерно, затягивая его всё поглубже, поглубже… И ведь всякий раз, когда я начинаю чувствовать приближение апофеоза, он, будто бы ощущает сразу со мной, останавливается… Но вот он начинает поворачивать меня другой стороной. Покорливо подчиняюсь, хоть и очень боюсь того, что на данный момент, по моему предчувствию, может произойти… Вот он уже стопроцентно повернул меня… наклонил… раздвинул мне ноги… ягодицы… Нет, это не то, чего я так страшился, просто он голубит меня языком! Никогда ранее я не представлял для себя, что ТУДА можно лезть языком… И никогда не представлял, как это может быть приятно! А руки его в это время нежно-нежно голубят моего фронтального дружка… И всё также останавливаются, почувствовав приближение апофеоза… Экстрасенсорика? Улавливание чувств напарника? В конце концов, он встал, держа в руке некий небольшой предмет. Коробка? Он открывает её и кое-чем благоуханным смазывает моего фронтального дружка. Позже спускает с себя свои белоснежные трусики и смазывает себя сзади, поворачивается ко мне спиной, нагибается, раздвигает ноги, нагибает меня, берёт собственной рукою моего фронтального дружка и вводит его для себя куда-то меж ягодиц. Узко и тесновато, ещё уже, ещё теснее… Я пробую ему посодействовать… Он мягко отводит мои руки, кряхтит, постанывает, немного меняет позы, немножко делая поворот из стороны в сторону, немного приседая, позже немного выпрямляясь…- Осторожно, я всё сделаю сам, а то он у тебя таковой большой, ты мне порвёшь…В конце концов, он нагибается, как будто делает какое-то физкультурное упражнение, руки касаются щиколоток… Я плавненько вхожу в него… Вхожу… Вхожу! Вхожу, чёрт побери! Он тихо ойкает… Всё, я уже «там»! Вошёл! Вошё-ё-ё-ёл! Жгучая волна поднимается кое-где снутри меня… Удары сердца отдаются в ушах… в голове… Цветной туман застилает всё вокруг… Вижу только его скрученную напополам загорелую фигурку, джинсики спущены к самому полу, на их — белоснежные трусики, на голову обвернулась оранжевая рубашечка… Какой он маленький! Его загорелое тело разделяет напополам незагорелая полоса… какая у него белоснежная попа… весело… в особенности по контрасту с моими загорелыми руками. притягивающими её… А жгучая волна всё подымается и подымается во мне… Кое-где снутри меня рождается обезумевший ритм… и даже, кажется, можно уже различить мелодию…- Пожалуйста… ну, пожалуйста… ну, скорей… давай скорей… больно…Но это происходит кое-где в стороне, это идет мимо моего сознания… и, вроде меня не касается… Просто ко мне не относится… Кто-то там стонет… А кто бы это? А жгучая волна несёт меня, несёт, поднимает. Всё выше и выше, и мелодию уже ясно можно различить — это бравурный марш! На данный момент… на данный момент… вот… вот…- А-а-а-хххххххх!Я кончаю бурно, несколькими большенными волнами, позже ещё отдельными порциями… и всякий раз дико приятно… ну, до невозможности! Лестница… тишь… холод… далекий-далекий скрип тормозов… Кое-где, очевидно ближе, дико кричат коты… Он, покряхтывая, разгибается… Я пробую вылезти из него наружу… Стонет…- Не нужно! Погоди, стой расслабленно, ничего не делай, я сам с тебя на данный момент соскочу! М-м-м-м… А-аххх! Ну, вот и всё!В …его руке — бумажные салфеточки. Успел достать из кармашка, до того как разогнуться… Кропотливо, но осторожно вытирает меня… позже, себя… сзади… и впереди, оказывается, он каким-то чудом успел кончить! Одевается… И я тоже одеваюсь… Вдруг поворачивается, прочно обымает меня, и впивается губками мне в губки… позже, резко отпускает…- Ну, у тебя и размеры! Я уж задумывался, что насквозь проткнёшь… До сего времени болит!- Извини, пожалуйста! Ты понимаешь, у меня по части опыта не густо…И это было чистейшей правдой, если учитывать, что тогда Такового опыта у меня ещё не было! Но как постыдно в этом сознаться!- Да что ты извиняешься! Было страшно по кайфу! Честно! Спасибо для тебя большущее!Привели себя в порядок. Начинаем спускаться. И вдруг в наиблежайшей квартирной двери поворачивается ключ. Впору! Некий мужчина, окинув нас подозрительным взором, пробегает вниз… Выходим… Вроде, стало прохладно… А сколько там времени? Мне ж на работу! Слава Богу, успеваю. Нужно же, как, оказывается, недолго всё это длилось! А казалось, что вечность! Ещё ведает какую-то историю про известного певца, с которым он был… Приятно слышать, что у этого певца ТАМ еще меньше, чем у меня… Мы прощаемся. Мне на работу! Я оглядываюсь, но его уже не видно… Удовлетворенность и гордость переполняют меня… Удовлетворенность и гордость! Означает я могу! Означает я уже не мальчишка, а мужчина! Взрослый, и половозрелый! Означает, сейчас я буду всех трахать — юношей, девок, мужчин, баб — всех! Я вам не педик какой-либо! Я — обычный мужчина! Как хоть какой другой! Как все! Так, вот! Ясно?! А позже, в сейчас издавна позабытой (но тогда страшно пользующейся популярностью) телевизионной передаче (которую в народе называли десятиминуткой ненависти) узнаваемый телеведущий (прозванный «Неврозовым») быстро показал кадры с Володей, который сделал криминальную группу из несовершеннолетних и организовывал разбойные нападения на квартиры коллекционеров антиквариата и произведений искусства… На дисплее тот же Володя, только с совсем сумасшедшим взором, гласил что-то о Высших силах Вселенной, которые дали ему соответственное задание… Он получил двенадцать лет…
Метро:
Район:
