Отчаянно звеня серебристыми бубенцами, гулкий свадебный кортеж с ходу ворвался в распахнутые настежь ворота огромного обеспеченного двора, и, расшугивая деловито снующих повдоль забора сероватых гусей, лихо подкатил к высочайшему резному крыльцу. У Емельяновых игрались женитьбу. Семен, дородный взрослый отпрыск именитого негоцианта, одним прыжком выскочив из двуколки, без видимого усилия схватил на руки свою маленькую хрупкую жену и стремительно, перескакивая через ступень, умчался с нею в сени. Разухабисто гогоча, дрУжки последовали за молодоженами.
Для Агафьи, до нынешнего утра еле тянувшееся время, быстро неслось галопом: вот только она нарядная ждет в собственной светелке, вот слышится топот ног нетерпеливых сватов, вот уже грозный отец благословляет ее на брак. И вдруг оказываются сзади и венчание в церкви, и шумное катание, и обильное застолье, и она уже стоит в чужом незнакомом доме, и седоватый вислоусый дед — ее свекор, Игнат Семеныч, целует даму в лоб, одобряя сыновий выбор.
Она желает замедлиться, тормознуть, подождать- но дрУжки уверенно тянут новобрачных в далекие сени. И, очутившись один на один со своим будущим супругом, сидячая на белой перине жена в ужасе замирает.
Хмельной от выпитого меду Семен, поспешно сорвав с себя вышитую праздничную рубашку и спустив порты, повалил сжавшуюся в комочек супругу на спину и с трудом протиснулся через прочно сжатые ноги. Его губки впились в покорливо подставленное лицо девицы:
— Я люблю тебя, Агафьюшка.
Она не ответила. Конкретно так все и должно было происходить, учила ее мамка. Конкретно так. Она зажмурилась и закончила сопротивляться: неминуемого не отвратить.
Запутавшись в бессчетных рубашках и поясах девицы, жених, в конце концов, добрался до ее ласкового тела. Крепкая мужская плоть устремилась в запертое до этого денька женское лоно. Кратко вскрикнув, Агафья закусила губу: ей было неприятно и больно. Но навалившийся супруг не останавливался. Целуя покорившуюся супругу то в шейку, то в нарумяненную щеку, он мял ее мелкие груди и, все убыстряясь, двигался. Не прошло и минутки, как он, захрипев, больно сдавил даму в собственных медвежьих объятьях и откатился в сторону.
Некое время новобрачные лежали рядом. Агафья застыла, опасаясь вздохнуть, как была: расхристанная, с задранными до шейки рубашками, не смущаясь собственной девичьей наготы. Жених шумно пыхтел, восстанавливая дыхание. Равномерно к нему ворачивались силы. Он вновь, с новейшей энергией навалился на супругу, и сейчас его толчки, отметила женщина, уже не казались такими болезненными. Быстрее привораживающими, обещающими.
Когда Семен, весь в поту, опять достигнул конца, Агафья с ублажение сообразила, что доставила собственному супругу ни с чем ни сопоставимое наслаждение. Это оказалось катастрофически приятно.
Оцепенение и неуверенность оставили даму. Когда юные, побеспокоенные соскучившимися дрУжками, возвратились к гостям и присоединились к застолью, на лице жены светилась нескромная ухмылка, и скоро она даже смело отвечала на обращенные к ней вопросы.
Гуляние завершилось далековато за полночь. Новобрачных вновь препроводили в знакомую комнатку и, скабрезно пожелав жениху фуррора в выполнении брачного долга, оставили наедине. Не ощущая ни мельчайшего сопротивления со стороны супруги, Семен торопливо завладел ею. Значительное количество выпитого за вечер сделало свое дело: достаточно стремительно кончив, он перевернулся на спину и захрапел. Прижавшись щекой к груди уже жарко возлюбленного супруга, Агафья счастливо улыбнулась…
Поздней ночкой в кромешной мгле теплой клети Агафья резко вскочила от стршного прикосновения ледяного воздуха. Было тихо. Даже спящий супруг дышал совсем беззвучно. Борясь со ужасом, женщина наощупь зажгла свечу. В комнате никого, не считая юных не было, но чувство напряжения не уходило, и Агафья поднялась с постели. Она сбросила сковывающие ее рубашки, оставив только просторную нижнюю. Непонятная сила напористо тянула ее наружу, и женщина, не способен противиться, послушливо раскрыв дверь, вышла в длиннющий коридор.
Казалось, весь большой дом в одночасье вымер. Вокруг – ни звука.
Даже половицы под легкими шагами испуганной путницы прогибались полностью бесшумно. Следуя непонятному наитию, Агафья, освещая для себя дорогу дрожащим огоньком свечки, прошла до конца узенького коридора, свернула вправо и поднялась по лестнице наверх. Через щель, открывшейся ее взгляду, двери пробивался свет, и она, обрадовавшись, ринулась вперед.
В комнате за мощным дубовым столом в обнимку с большой бутылью браги грузно развалился на лавке Игнат Семеныч. Когда он поднял на вошедшую невестку полностью трезвые бездонно темные глаза, в их сверкнуло скупое красное пламя:
— Ага! Пришла!
Осознавая свою неодетость, Агафья попробовала как-то прикрыться руками. Но те внезапно ее не послушались.
— Для чего для тебя это? – усмехнулся опасный свекор, — Снимай на данный момент же.
К собственному непередаваемому кошмару, женщина, даже не попытавшись сделать возражение, покорливо разделась.
— Так, так, — вдумчиво проговорил Игнат Семеныч, подходя к Агафье, и деловито рассматривая ее оголенное тело со всех боков. Готовая сгореть со стыда, та ничего не могла с собой поделать.
— А ну-ка, полезай на стол, — он взмахнул рукою, и женщина вновь вопреки собственной воле выполнила его приказ. Оперевшись на локти и колени она послушливо застыла, осознавая всю дикость ситуации, но не способен справиться с собой.
— Ай, хороша! — свекр провел жесткой шершавой ладонью по нескромно выставленной меж ног промежности невестки. Его узловатый палец чуть скользнув по полным срамным губам уперся в сжатый кружок ануса. Задержался. Закружился. Преодолевая сопротивление мускул, вошел. Агафья вскрикнула от жгучей боли.
— Ничего, ничего … Привыкнешь, — достаточно усмехнулся злодей, — Скоро даже нравиться будет, — палец начал неторопливо раскачиваться снутри тела девицы: вперед – вспять, вперед – вспять…
Боль медлительно уходила, и злосчастная осмелилась искоса, через плечо взглянуть на собственного истязателя: свободной рукою Игнат Семеныч заканчивал развязывать удерживающий портки пояс.
— Ай, хороша, хороша девка! – усыпанное морщинами лицо старика гадостно растянулось в сладострастной ухмылке, открывая испуганной жертве внезапно ровненький ряд искрометно белоснежных зубов. Нет, не зубов – клыков! Длинноватых изогнутых клыков!
Объятая страхом женщина рванулась, пытаясь освободиться, убежать, но вероломное тело вновь ее не послушалось.
— Для тебя приглянуться, — вновь издевательски пообещал свекр, заметив обращенный на него взор. Не способен сопротивляться похотливо пронзающему ее взгляду, невестка в бессилии опустила глаза. Если б не апатия и не отрешенность, в миг завладевшие злосчастной, Агафья, наверняка, погибла бы со ужасу: обе ноги Игната Семеныча оканчивались черным круглым раздвоенным копытцем, а сзади, из-за узкого, но неописуемо длинноватого, практически до колена, члена, показывался тощий, оканчивающийся редчайшей кисточкой хвост.
Она оказалась во власти черта … Стала игрушкой в его свирепых руках … Рогатый околдовал даму, подчинил для себя … Впереди ожидали позор и мучительная погибель …
Звучно цокая по дощатому полу, черт приблизился. Его большие жесткие как кора дуба ладошки легли на нежные девичьи ягодицы. Развели их в стороны. Из пышущей адским жаром красной пасти беса промеж частокола отполированных клыков вырвался наружу узкий извивающийся язык. Существо, все еще хранящие на для себя черты Игната Семеныча, наклонилось и смачно провело мокроватым от стекающей слюны языком по сжавшейся промежности жертвы. Раз-другой скользнув по утопленному конусу ануса, язык, став каменно жестким, ворвался внутрь.
Женщина не издала ни звука. Все поглубже и поглубже погружался черт в ее задний проход, а она, безвольно свесив голову, не могла оторвать взора от его неторопливо, но непредотвратимо увеличивающегося члена.
Как полено, с пугающим безразличием отметила она. Он просто-напросто порвет ее. Когда возбуждение достигнуло пика, соскользнувшая …кожа открыла блестящую бардовую головку размером с хороший булыжник. Агафья закрыла глаза и приготовилась …
Было больно. Неописуемо больно. Но ужас заглушал другие чувства. Обильно смазанный вязкой слюной анус не сопротивлялся. Монстр вонзил собственный несусветный ствол сходу. На всю длину. До упора. До длинноватой отвисшей мошонки с 2-мя, с гусиное яичко, шариками снутри.
Из глаз девицы брызнули слезы. Не от боли либо ужаса — дух ее уже смирился и не оказывал никакого сопротивления, а от неописуемого напряжения – ее тело, само естество не могло покориться и продолжало борьбу.
Черт сладостно застонал. Чем посильнее рвение жертвы освободится, тем посильнее получаемое им наслаждение. Выжидая до момента наибольшего сжатия, он медлительно выходил, позволяя девице малость расслабиться и здесь же немедля врывался, заставляя вновь тужиться. Сначала, растягивая наслаждение, он не торопился. Смаковал невиданное удовольствие. Равномерно, приближаясь к концу, стал ускоряться в нетерпении.
Чуть чудовище покинуло растянутый, сочащийся белоснежным семенем анус, тело девицы обессилено повалилось на жесткий ледяной стол: удерживающая ее мистика пропала.
— Ступай, — Рогатый, а у него вправду оказались маленькие темные рожки, утомилось махнул рукою, как будто отпуская прислугу, — До завтра …
Все еще находясь как в тумане, Агафья послушливо спустилась на пол, на ощупь подобрала лежащую недалеко рубашку, и, шатаясь, побрела к выходу из комнаты. У открытой двери она, превозмогая себя, медлительно обернулась: оголенный свекр ловко опрокинул полупустую бутыль, одним ударом осушив остатки браги. Заметив обращенный на него взор, Игнат Семеныч нетерпеливо топнул копытцем:
— Иди, иди давай! Произнес же – завтра!
Как будто от в один момент налетевшего ветра тяжеленная дверь одномоментно захлопнулась, вытолкнув дрожащую оголенную даму на неосвещенную лестницу. Прижимая к груди смятую одежку злосчастная втемную, натыкаясь на стенки, побрела по длинноватому коридору. Мир вокруг как и раньше пребывал в могильной тиши и стршном потустороннем холоде.
Но Агафья всего этого не замечала, она раз за разом, опять и опять лицезрела одну и ту же картину: большой, блестящий от пота козлоногий Игнат Семеныч врывается в покорившееся ему хрупкое тело малеханькой дрожащей невестки. И как будто это и не она, не Агафья, та истязаемая злосчастная, а кто-то другой, раз она лицезреет это со стороны. Но с каждым скачком хвостатого беса, всем своим телом женщина чувствовала его беспрепятственно врывающийся ствол в себе. Окаянный Рогатый истязал ее вновь и вновь, заставляя не только лишь ощущать, да и глядеть …
