Последующим после первой супружеской ночи днем Агафья Емельянова непозволительно длительно провалялась в постели. У родителей она подобно всем домочадцам привыкла подниматься с петушками. Но юный супруге можно простить маленькие вольности. Похмельный со вчерашнего Семен не стал тормошить супругу, ради недлинной развлечения. Тем паче, что до неосуществимого болела голова, а во дворе наверное уже ждали товарищи. Но спустя два часа он, поправившись и развеселившись, заявился с жестким намерением востребовать выполнения брачного долга.
Агафьюшка, отметил купеческий отпрыск, сдернув тяжелое одеяло, провела ночь совсем оголенной. И хотя это можно было бы именовать неблагопристойным, Семен был совсем не против. Молодое стройное девичье тело резко усилило его и без того сильное желание. Срывая с себя одежку, он ринулся целовать покладистые его устремлениям голые груди и плечи супруги.
Сдавленная его объятиями, женщина пробудилась. Поглядела вниз. Счастливо улыбнулась, лицезрев жена. Семен потянулся ввысь, и их губки сомкнулись. Не смущаясь собственного порыва, Агафья развела ноги и попробовала плотнее прижаться к мужчине. Его напряженный поднявшийся член безуспешно ткнулся ей в бедро. Малость поведя тазом, она с готовностью приняла его в себя. Поначалу было малость больно, но она претерпела. Признательный супруг сдавленно застонал. Задвигался.
От него пахло брагой и луком, рот несуразно открылся, глаза закатились, но женщина уже обожала его, обожала как собственного супруга, как собственного мужчину, и ей невзирая ни на что было приятно. Она закрыла глаза и отдалась данному им ритму. Вперед – вспять. Наполнение – освобождение. Напряжение – облегчение…
Как будто из тьмы, через опущенные веки в ее мозг ворвался ужасный нечеловеческий образ: увенчаная рогами большая голова с огненно полыхающими очами, крепкое поджарое тело с длинноватыми тянущимися к ней руками, козлиные волосатые ноги, узкий змеящийся хвост с кисточкой. Монстр, чуть возникнув, метнулся вперед, накинулся на даму, повалил, заполнил ее. Вот он врывается, вызывая напряжение всего тела, позже выходит, дозволяя малозначительную передышку. Врывается опять … Опять и опять. До острой боли в глубине животика. Он вот-вот пронзит тонкое тело насквозь!
— Нет!!! Нет!!! Нет!!!
— Что ты?! Что ты, милая?! Агафьюшка?!
Женщина с трудом, как будто пробудившись со сна, открыла глаза. Перед ней Семен. Полураздетый, испуганный- на щеке косая царапинка и кровь:
— Что случилось?! Что не так?!
Его член поблескивает от любовного сока и все еще устремлен на нее.
— Да, нет. Прости меня, милый. Почудилось что-то … — отдавшись мыслям, она, видимо, принялась отбиваться, расцарапала супругу лицо … Женщина откинулась вспять, приглашающе разводя ноги:
— Так, как будто затмение какое-то …
Семен неуверенно приблизился. Навалился. Вошел. Агафья сдавлено застонала: она со всей полнотой ощутила вонзающийся в нее длиннющий ствол нелюдя. Опасаясь закрыть глаза, женщина стремилась не глядеть на жена, справедливо боясь, что тот увидит ее ужас и омерзение.
После 10-ка конвульсивных торопливых движений Семен, совсем не испытывая никакого ублажения, кончил. Равнодушие холодно рассматривающей бревенчатый потолок супруги сделало свое темное дело. Брезгливое выражение лица и напряжение всего тела девицы он отнес на собственный счет…
Отвернувшись к стенке, Агафья тихо всхлипывала от бессилия и отчаяния. Разочарованный супруг тихо молчал …
Праздновать «второй день» гости, как обычно, начали, не дожидаясь новобрачных. Одна за другой взмывали ввысь чаши, сшибаясь под веселый вой и расплескивая содержимое на стол, на пол, на соседей.
Факт отсутствия самих виновников торжества очень стремительно растерял всякое значение. Поэтому возникновение за столом нахмуренного Семечки увидел только, казалось вообщем не хмелеющий отец:
— Что с тобой, отпрыск? Аль не отлично с юный? – Игнат Семеныч отодвинул висячего на нем опьяненного в умат родителя жены.
— Да, ничего, батя… Так, пустяки…
— Нет, ты погоди. Рассказывай, что приключилось, — старик показал очами на свежайший багряный рубец на щеке отпрыска, по-отечески обнял понурого юношу, — Авось да помогу хорошим советом …
Сжавшись тугим комочком под толстым пуховым одеялом злосчастная новобрачная никак не могла придти в себя. Через толстые бревенчатые стенки теплой клети до Агафьи долетал басистый рокот непрекращающегося понизу веселья. На душе было погано. Она не могла больше этого выносить: выбежала бы и лично разогнала засидевшихся гостей какой-либо тяжеленной оглоблей …
Да, не так она представляла свою семейную жизнь …
Протяжно скрипнула дверь. Женщина подняла голову. И обмерла: в комнату, оставленную супругом, ввалился незваным Игнат Семенович.
— Что все-таки ты, девка, такое творишь? – с легким нежным укором проговорил он, приближаясь, — Ты для чего мне парня портишь?
На тонких бескровных губках деда появилась каверзная улыбка:
— Придется для тебя преподать науку …
Резким движением свекор сорвал укрывавшую невестку одеяло, оставив ее совсем оголенной.
К собственному непередаваемому кошмару женщина увидела, что вновь, как вчера ночкой не может сопротивляться навалившимся на нее чарам. Весь мир вокруг как будто опустился в кокон: чуть слышны были звуки гуляния, доходили с трудом, неоднократно отражались … На данный момент, тут, в этот момент, она, с отчаяньем сообразила Агафья, оказалась один на один с стршным потусторонним бесом…
Игнат Семеныч не спеша, смотря в расширившиеся глаза напуганной жертвы, распустил цветной пояс, его длиннющий узкий член мерно покачивался, когда черт залезал на перину.
Повинуясь безгласному приказу, женщина покорливо развела дрожащие ноги. Толстые узловатые пальцы деда прошлись по темным валикам половых губ и обширно их раздвинув, скользнули в напряженное застывшее лоно.
— М-м, какой вкусный цветочек…
Бес нагнулся- из широкой усеянной наточенными клыками пасти вырвался длиннющий змеящийся язык. Агафья захлебывалась от собственного бессилия. Ей хотелось вырваться, убежать, закричать, стукнуть … Но она не могла даже зажмурить ставшие непослушливыми глаза.
— Нет, этот сосуд не для меня. Оставим его нашему отпрыску, — вволю натешившись, нелюдь покинул заполненное его отвратительной слюной влагалище и погрузился ниже. Ненавидя себя, Агафья покорливо подняла ноги, обнажая красный кружочек заднего прохода …
Жаркий мокроватый язык Рогатого немедля просочился в самую глубину ее животика, закружился там, извиваясь подобно змее. На замену языку пришли пальцы, поначалу один, позже несколько. В порыве возрастающего возбуждения Игнат Семеныч приподнял таз невестки, согнув ее как запятую, так, что злосчастная не способен отвести взора обязана была глядеть, как пузырящаяся полупрозрачная слюна с каждым движением выплескивается из расширившегося ануса и густо разливается по блестящей промежности.
Над склонившейся головой Рогатого узкой напряженной трубой взвился украшенный кисточкой хвост. Объятая страхом женщина сообразила, что ее истязатель готов …
Помогая для себя рукою черт без усилий вошел в размякший покладистый зад жертвы. Сходя с разума от испуга, боли и унижения, Агафья принуждена была глядеть, как толстый узловатый член нелюдя погружается в нее, втягивая за собой раскрасневшийся кружок кожи, и как медлительно вылезает наружу, выворачивая побелевшую от напряжения слизистую. Раз за разом… Все убыстряясь и убыстряясь… Он вот-вот разорвет ее …
Истязание длилось мучительно длительно. Бешеной девице оно показалось вечностью. Слюна беса стремительно высохла, и резкие неукротимые движения нелюдя начали причинять нестерпимую боль. Но член его все твердел и твердел, увеличивался и увеличивался. Ничто не заводило неприятеля так, как мучения жертвы. В конце концов, закаменевший ствол взорвался в глубине животика злосчастной, и Рогатый тормознул. Он медлительно, наслаждаясь последними мгновениями, растянул разом опавший ствол. Следом за увлажненной сморщившейся головкой протянулась узкая белесая ниточка. Игнат Семеныч усмехнулся и подмигнул застывшей …поруганной невестке. Из сжавшегося ануса одна за другой стали появляться густые белоснежные капли…
Гнетущая тишь разорвалась глухим рокотом голосов, Агафья пискнула и в один момент смогла зажмуриться. Послышался удаляющийся цокот копыт – истязатель покинул комнату. Не способен сдержаться женщина еле слышно из глубины груди застонала от боли и отчаяния. По помещению поплыл маленький протяжный вой…
Семен возвратился поздно. Хмельной, злой. Сердито взглянул на дрожащую под одеялом супругу. Протянул руку, намереваясь обнять…
— Не-ет!! – Агафья резко отпрыгнула, обеими руками прижимая одеяло к самому горлу, — Нет! Не нужно!
В обширно распахнутых сверкающих очах стояли слезы:
— Не нужно. Я … грязная…
Какое-то мгновение в очах мужчины неистовствовала ярость, но она стремительно уступила место приятной нежности:
— Я люблю тебя, душа моя…
— Я тоже, милый…
— Что случилось? Расскажи – я усвою…
— Ты… Ты… — разрыдавшись, женщина ринулась супругу на шейку и, захлебываясь слезами, без утайки поведала о пережитом ею за последние день.
Семен выслушал молчком, не перебивая… Некое время смотрел в пустоту.
— Ты не права.
— Чт-что? – Агафья утирала небольшим кулачком нежелающие останавливаться слезы, — Что?
— Ты не права в отношении отца. Он чужой для тебя человек. Ты боишься, я понимаю. Но ты его не знаешь. Он … Да он… Он неплохой. И хороший. Прошлой зимой ладья с продуктом налетела на льдину около самого берега и опрокинулась. Отец был на причале, вокруг стояли грузчики. Никто не тронулся с места. Никто, слышишь. А отец ринулся в ледяную воду и выручал людей. Ему было плевать на продукт, он выручал только людей… Я чуть ли не растерял его тогда. Отца затащило под лед. Все задумывались, что он умер. Готовились править тризну… А он пришел.
На 3-ий денек пришел. Живой. Его протащило подо льдом до мельницы на низовье, а там он выкарабкался через полынью, представляешь. Чуть не погиб в лесу от холода. Нагревался в медвежьей берлоге… Его все обожают, Агафьюшка, — он резко оборотился к отдалившейся супруге, — Он неплохой, поверь мне…
Женщина зажала распахнутый рот ладонями. Ей с трудом удалось сдержать вопль: она с страхом сообразила, что осталась одна. Одна против ужасного нелюдя…
