Этой ночкой Семен спал раздельно – решил, по его словам, не тревожить расстроенную супругу. Встретилтсь они только днем:
— Я вчера гласил с папой, — несколько виновно произнес мужик, — Он считает – для тебя необходимо привыкнуть, обжиться тут…
Агафья безропотно кивнула: произнесенного не воротишь, неминуемого не отвратить.
— Сейчас уезжает обоз к германцам, — Семен выжидающе помолчал, собрался с духом, — я поеду с ним.
— Нет! – всем своим существом воскрикнула женщина, — Не оставляй меня!
— Так будет лучше, — потупился Семен, — Ты останешься под опекой отца. Познакомитесь с ним ближе… Полюбите друг-друга. Я вернусь через месяц, может полтора …
— Возьми меня с собой! – заплакала злосчастная женщина, — Я умоляю…
— Ты же дрожишь от 1-го моего прикосновения, — мужик нежно, но твердо остранил бросившуюся ему в ноги супругу, — Я был очень настойчив, а ты тык юна…
С высочайшего резного крыльца купеческого дома смотрела злосчастная юная жена на скрывающийся в распахнутом зеве широких ворот скрипящий и повизгивающий обоз. По щекам девицы бежали горьковатые бессильные слезы. Посреди бессчетных тюков и мешков вынырнула вдруг фигура ее милого. Махнул на прощанье воздетой ввысь лохматой шапкой. Агафья страдательно вскинула руку, но он уже скрылся за поворотом…
Тошно заныли стальные петли – тяжеленные дубовые створки захлопнулись. Она осталась совершенно одна. Люди понизу равномерно расползались по своим обыденным делам, а она все стояла. Все не могла уйти в ненавистный ей дом…
Светило колоритное сентябрьское солнце, но Агафья вдруг ощутила, что леденеет. Видимо, решила женщина, прохладный ветер. Она попробовала поплотнее кутаться в накинутый на плечи расшитый платок, но противный холод забирался все поглубже под кожу. Она взглянула вниз на в один момент притихший двор и здесь же застыла от неожиданной пугающей гипотезы. Вокруг не было ни души. Ни человека, ни зверька. Более того, Агафья к собственному кошмару сообразила, что не слышит ни звука … Как тогда. Ночкой… И на «второй день»… Она конвульсивно выдохнула: изо рта вырвалось плотное белоснежное облачко. Женщина медлительно, преодолевая внезапное сопротивление, оборотилась – в дверцах, закрывая собою весь просвет, стояла большая фигура Игната Семеныча.
Черт, личина которого не была больше потаенной для его жертвы, похотливо осклабился. Ледяной воздух одномоментно запечатал гортань злосчастной, чуть она открыла рот, чтоб закричать. Агафья с страхом сообразила, что, подчиняясь беззвучному приказу Рогатого, уже поворачивается к нему спиной и высоко поднимает свои бессчетные рубашки.
Отчаянно сопротивляющаяся женщина ничего не могла поделать со своим непослушливым телом: выставив срам наружу, она согнулась, уперевшись руками в грубые доски пола. На мгновение, меж своими раздвинутыми ногами, она лицезрела спускающие портки широкие руки свекра, а потом, милосердно упавшие ей на голову рубашки, скрыли от злосчастной девицы ужасающую картину…
Два денька юная невестка не выходила из собственной светелки, шептались челядинцы. Два денька тосковала по уехавшему с негоциантами супругу. Два денька пролежала она практически не шевелясь на широкой пустынной кровати, говорила по секрету подругам сенная девка.
Черт приходил опять и опять. Ему не кого было смущяться. Не от кого таиться. Агафья смирилась. Не сопротивлялась. Злосчастная женщина не ощущала ни насылаемых чар, ни собственного покорившегося нелюдю тела. Она лежала, уткнувшись зареванным лицом в подушку, и только слезы помогали избавиться от распирающего омерзения к самой для себя.
Тогда, после отъезда Семечки, отвратительное чудовище обуяло ею сразу, скупо, стремительно. Валясь с ног от боли и отчаяния, бедняжка еле доплелась до кровати. Но бес не отдал ей отдохнуть: не прошло и часа, как старенькые знакомцы – пробирающий до костей холод и давящая тишь, предвозвестили его приход.
Игнат Семеныч плотно прикрыл дверь светелки, сбросил портки. Повинуясь его воле, лежащая на животике женщина обширно развела ноги. Она не могла, не желала глядеть. Быстрым скачком нечеловечески сильной руки монстр сорвал со собственной жертвы разлетевшуюся в обрывки одежку. Молодое оголенное тело невестки полностью оказалось в его власти. После недолговременной ласки языком, черт ворвался внутрь. Резко. Глубоко. Начал двигаться, истязая непроизвольно сопротивляющуюся плоть. Он не торопился. У него был впереди целый месяц…
Когда свекор вновь заявился вечерком, он застал свою пленную все в той же позе. Меж обширно раздвинутых бедер, не смущаясь, выглядывала выпуклая промежность, розовый кружочек ануса призывно смотрел ввысь. Вокруг него все еще можно было увидеть следы вытекшего наружу бледноватого семени. Бесу, похоже, приглянулась схожая покорность. Разведя шершавыми ладонями покладистые ягодички, он с увлечением принялся обрабатывать выставленное ему отверстие.
Во время всей процедуры злосчастная Агафья не издала ни звука…
На последующий денек повторилось тоже самое. Женщина оставалась безучастной. Только так, уйдя в себя, могла злосчастная спасти собственный, готовый помутиться от кошмара, рассудок. Агафья страшилась, смущалась, терпеть не могла. Презирала супруга, свекра, родителей, слуг. Весь мир… И себя… Но ничего не могла поделать. Только слезы, беспрерывно стекающие по теплой белоснежной ткани наволочки, были ее утешителями. Только им могла она поведать о преобразовавшейся в непрерывный ужас собственной жизни.
На 3-ий денек истязателю наскучила безропотность злосчастной. Агафья услышала его безгласный приказ. Повинуясь, она, как была без одежки, вышла в прохладный коридор. За пределами дома царила ночь и узенькие сени оказались не освещены. Находя дорогу на ощупь, и чуть не разбившись на крутой лестнице, женщина вышла во двор. Вокруг не было ни души. Не рвали глотки коты, не перекликались собаки. Как будто сомнамбул, пошатываясь на неправильных ногах, Агафья добрела до меркло светящейся маленьким окошком бани. За дверцей мертвецкий холод невольно отступал перед горячими клубами пара.
Нагой, раскрасневшийся от жара, Игнат Семеныч, обширно раскидав козлиные ноги грузно покоился на свежеоструганной лавке. Влажные белоснежные волосы плотно облепили его округленный череп, выделяя торчащие наверх темные рожки. Он достаточно усмехнулся и кивнул, указывая невестке на огромную как бочка овальную бадью.
Женщина послушливо перекинула ногу через край и опустилась в жаркую воду.
Бес расхохотался: тепло, стремительно растекаясь по телу, неумолимо возвращало злосчастную жертву из мира небытия. Теплая кожа заполучила цвет, покрылась бисеринками пота. Бледноватые губки налились красноватым. В оживших очах невестки поселился ужас. Злосчастная сообразила, что ей предстоит поновой перетерпеть все мучения.
Большая потная туша приблизилась. Женщина с содроганием повернула голову: в протянутой руке свекра была зажата практически опустевшая бутыль браги. Решившись, Агафья зажмурилась и припала к прохладному горлышку. В нее как будто влился раскаленный свинец. Она закашлялась, захлебываясь мутной жидкостью, но не тормознула. Что угодно, только бы не созидать того, что будет…
Игнат Семеныч опять рассмеялся: с трудом дышащая женщина опустилась назад в воду, пустая бутыль, звеня осколками, разлетелась в далеком углу. Удовлетворенный собой бес плюхнулся назад на блестящую лавку и плеснул кипяточек на раскаленные камешки. Повалил пар:
— Жар, как в аду! – он озорно подмигнул собственной пленнице.
Тепло и алкоголь стремительно делали свое дело. Спустя некое время разомлевшая в парной Агафья, выполняя пожелание свекра, уже стояла на лавке в коленно-локтевой позе. Толстый длин член монстра без усилий преодолел расслабившийся анус девицы. Она слабо застонала. Усмехнувшись, бес начал двигаться. Поначалу медлительно, не спеша, потом – убыстряя темп. Большой ствол врывался внутрь девичьего тела, сотрясал внутренности. Но то, что ранее казалось мерзким, сейчас внезапно стало приятным. Как будто, Игнат Семеныч открыл какую-то доныне закрытую клеточку и, в конце концов, выпустил наружу мечущуюся в взаперти птицу удовольствия. Агафья орала в глас. …Ее спина взмокла, выгнулась дугой, мускулы натужились. Массивные удары мужского орудия в заднем проходе через узкую перегородку передавались вперед, уходили в животик девицы, заставляли его дрожать от возбуждения. Груди натужились, потяжелели.
Не сдержавшись, Агафья принялась ублажать себя: поначалу твердые соски, позже напряженный животик, и в конце концов, тонкие пальцы спустились к мокроватому рвущемуся наружу клитору. Свекор в один момент натужился. Женщина ощутила, как его член взорвался в ее заднем проходе, обдав внутренности горячим семенем.
— Для тебя нравиться? – достаточно прохрипел запыхавшийся Игнат Семеныч, — Я же обещал… Хочешь еще? – он на мгновение застыл, — Хочешь?
— Да желаю! – простонала злосчастная женщина, — Не останавливайся, прошу тебя…
Он продолжил. Позже к тому же еще. Всякий раз, когда бес останавливался, Агафья умоляла его продолжать. Она кончила. Один раз. 2-ой…
Последующее, третье по счету после отъезда супруга, утро повстречало оставленную на попечение свекра даму мерзкой головной болью. Да что там голова. Все тело вероломно болело. Но ужаснее всего — злосчастная, невзирая ни на что, ясно, до мельчайших деталей, помнила вчерашнюю ночь.
Окаянная память запечатлела все: и в один момент нахлынувшее возбуждение, и разливающийся жар в промежности, и ее униженные мольбы продолжать. И то ни с чем же не сопоставимое наслаждение, которое она испытала… Не один раз…
Эта, последняя пытка, затмила все мыслимые пределы. Так больше длиться не может. Ранее черт вынуждал, заставлял ее. А сейчас что? Она будет отдаваться ему сама? Добровольно?
Нахлынувшее отчаяние опрокинуло, сломало Агафью. Толкнуло ее на отчаянный шаг. Как пробудилась, в одной исподней рубашке, она метнулась к выходу. В сарайчик! Там должна быть веревка! Крепкая опора у потолка навечно закончит ее мучения и скроет позор…
Голая женщина выскочила на крыльцо. Ее рвало, выворачивало на изнанку от испуга и омерзения. Перегнувшись через перила Агафья с трудом ловила ртом воздух. Желудок резко подпрыгнул, ударился, казалось, о зубы, свалился назад. Злосчастная сообразила, что ей не удержаться…
Узкий протяжный скрип порвал однообразный рокот двора. Агафья приподняла голову, утирая тыльной стороной ладошки испачканные губки. Шедшая по двору с гусем под мышкой служанка застыла в недоумении: через образовавшуюся меж приоткрытыми створками ворот щель проскользнула шатающаяся девичья фигура. Незнакомка, очень рваная одежка которой ни сколько не скрывала бесстыжей наготы грязного тела, как сумасшедшая, не оглядываясь, побрела к крыльцу. Упала на колени. Закрыла лицо руками. Агафье кинулись в глаза кровавые пальцы со сломанными под корень ногтями.
Гусь, воспользовавшись задержкой, скрылся. Девка протяжно заорала. Сбежались слуги. Кто-то позвал государя.
Тяжело передвигая ногами, Игнат Семеныч спустился по ступенькам. Тормознул перед склоненной незнакомкой. Кованным сапогом толкнул ее в плечо. Вскрикнув, женщина свалилась. Агафья увидела, как она съежилась от испуга при виде грузной фигуры свекра. Все, как будто сговорившись, задержали дыхание.
Через мучительно длительное мгновение негоциант зло плюнул на лежащую перед ним незнакомку:
— Приплелась, означает, тварь! – он гордо окинул притихшую дворню суровым взором, — Нагулялась, курва, и возвратилась! На короткий срок же тебя хватило!
По его знаку двое конюших схватили полуголую незнакомку под руки.
— Всыпьте ей десяток плетей, да заприте в подвале, — бросил, уходя Игнат Семеныч, — Я с ней еще разберусь…
На маленький миг изумленная Агафья повстречалась взором с переполненными мукой и безысходностью очами незнакомки. Девицы безошибочно, на уровне подсознания узнали друг в друге подруг по несчастью…
Двое ражих молодцов, выполняя приказ владельца, уже тащили не сопротивляющуюся жертву в сторону далекого овина.
