Ей было 18 лет, у нее были длинноватые, тонкие, светлые волосики и голубоватые глаза с серой окоемкой. Ее детское лицо хмурилось, когда ее занимала какая-нибудь идея, настроения сменялись на ее лице очень стремительно, она звучно смеялась и интенсивно жестикулировала.
Ему было 24, у него были темнорусые с рыжиной прямые длинноватые волосы, светлая кожа, еврейские красновато-шоколадные выпуклые глаза и изогнутый породистый нос впридачу. Он был невысок и не обожал, когда она одевала каблуки — так было неловко брать ее за плечи левой рукою, а правой делать обширное движение, киким приподнимают покров над будущим.
Они были знакомы неделю, поточнее как раз тот денек стал седьмым. Всю эту неделю, стоило им только завидеть друг дружку, сразу начиналась активная жестикуляция и звучный хохот и ехидные шуточки.
Был конец марта и тем вечерком в 7 часов на улице было ужасающе холодно, зима еще не сдала занятых позиций. Намедни в суматохе состоялся некий странноватый обрывочный 1 секундный «пионерский» поцелуй. До того странноватый, что нельзя было с точностью сказать был он либо его не было. Его это раздражало. Ее смущало.
Итак было холодно, была еще снежная метель, Пенять на то, что он завершает работу так поздно, а им нужно видеться каждый денек было бы неуместно. Много всяких обстоятельств, что бы приблизить его к цели, а ей дать повод задурить самой для себя голову. Направляясь к нему домой с возлюбленной музыкой под мышкой — «что бы показать», она намеревалась «испытать свою силу воли». Силу воли — хахаха.
Уже денька два как в очах плыл дым и в дыму этом повсевременно появлялся породистый его профиль. Ноутбук с музыкой поставили на кофейный столик среди единственной комнаты, принесли батарею для тепла, занимались некий творческой ерундой вроде анализа стихотворения про одиночество. Он лежал на диванчике, рассуждая, уставившись в потолок, вальяжно развалившись в собственных замшевых шоколадных пижонских брюках и металлической «домашней» футболке. Номер из серии, — «Желаете узреть элегантность в небрежности — вот он я».
На полу был турецкий ковер. Приподнявшись на локте, и осознав, что женщина не вожделеет обнять его и лечь рядом на диванчик, он встал и подошел к компу сделать чего-нибудть со звуковым сопровождением. Женщина то и дело трясла головой, стараясь выбросить из нее треклятый туман, что бы обрести ту ясность мысли, которая была меж ними еще денек вспять и которой она так восторгалась. Она подошла и встала за спиной у сидячего по-турецки на турецком ковре юного человека, который что-то сконцентрированно разыскивал в памяти электрического друга. Она опустилась на колени.
В этот момент из динамиков полилось неземное. Неземное было дуэтом из еле слышного гитарного перезвона и суховатого пустынного суфийского духового инструмента. Уже не просто туман, а густой сизый дым поплыл по комнате, она дрожала и покачивала головой. Позже неизвестно как оказалась сидящей на сплетении его ног, Поставив свои собственые, согнутые в коленях у него за спиной. Его глаза удивительно поблескивали, он не спешил ее целовать либо обымать.
Его лицо было умопомрачительно размеренным. Позже была разыграна сценка из концовки амели (как это смотрелось для нее), он положил один из собственных длинноватых узловатых, но юношески мягеньких пальцев на собственный глаз, на щеку, свои треугольные губки, она с трудом оторвав голову от застывшего воздуха прикасалась к ним мертвенными губками. Верхняя губа попала в угловатые объятия его губ, которые оказались внезапно мягенькими. 1 секунда и они расстались. Установилась его очередь. Он покрывал ее губки маленькими нежными, чуток пожимающими поцелуями.
Он целовал ее одними губками, это напоминало тихие школьные игры с наилучшей подругой в «супруга и супругу», тот священный трепет перед неизведанным чудом поцелуя. Губки приоткрывались совершенно немножко, начинала чувствоваться их теплая, немного мокроватая «изнанка». Дыхание ловилось и отпускалось. Игра длилась вечность. Он начал осторожно улечся на спину, она старалась удержать его дыхание во рту, когда ее пальцы вплелись в его благоуханные, по-женски мягенькие волосы, ей внезапно захотелось реального обжигающего поцелуя, и это была она, кто просунул язычок глубоко в его рот, стараясь ощутить свежайший вкус его слюны.
Это внезапное проникновение, принудило его резко перевернуть ее на спину и начать до боли в губках впиваться в ее хрупкую шею. Ее кофта задралась наверх и она приняла неправильное решение ее поправить. В этот момент очень соблазнительно обнажилось декальте (это когда она еще возлагала надежды тормознуть, доверчивая) и он с наслаждением принялся за ее сладкие мягенькие холмы, сжимая мокроватыми губками кожу, но не тверденькую болезненную железу снутри грудки. Аккуратненько, беззвучно, медлительно сдвигали его пальцы край кофточки и бюстгальтера вниз, оголив в конце концов ее розовый небольшой сосок.
Она зажмурилась, когда он взял его в рот и ощутила пронзительное как электронный ток чувство, какое испытывает человек только мечтая о поцелуе, когда оно идет вроде бы изнутри тела человека. Он голубил ее соски безрассудно мягенькими пальцами, продолжая увлажнять шелковичстую кожу ее животика, когда он дошел до молнии джинс, она в последнем отчаянии схватилась за молнию, неразгибающимися пальцами.
Последовали теплые, сумасшедшие волны удовольствия, его ласкающие нервишки язык и губки подымалиь ввысь до шейки и до внимательных, познающих поцелуев полуоткрытых губ, опускались до мягенького животика, извивов талии, кончики его мягеньких пальцев не оставляли кончики ее вздрагивающих, пульсирующих сосков. Это было невыносиво отлично, стиснутая ладонь болела от напряжения. в конце концов он сам утомился и взмолился проникающим под кожу шепотом «Пожалуйста, дай мне поцеловать, Просто дай мне целовать тебя», ее скрюченные пальцы разжались от звука этого вкрадчивого голоса.
Окончанельно раздев ее, он и сам снял с себя футболку. Она уже практически не ощущала его усмотрительных облизований внутренней стороны ее бедер, зато когда его язычок в первый раз коснулся ее клитора, она практически заорала от неожиданности и свежести этого прикосновения. Он не торопился углублятся в ее влагалище и даже открывать половые губы, он голубил их сверху, с боков, переодически, целуя кожу вокруг ее чистенькой киски, он открывал язык как лепесток, и немного прижимал им сладкую ее кожицу. Облизывая ее киску, он одной рукою расстегивал на для себя брюки и эти усмотрительные, воровские звуки, заставляли все ее тело содрогаться даже больше, чем от его прикосновений.
В конце концов, тихое позванивание его ремня кончилось (Она так и лежала с зажмуренными очами как девственница, хотя издавна уже не была ею) она протянула руку, желая почувствовать в ней его член. Чувство повергло ее в шок! Хотя член еще был довольно вялый, он был громаден, просто не умещался в руке! Она осторожно сжимала его в пальчиках, чувствуя, как он наливается тяжеленной жаркой кровью, он приподнял ее таз над ковром, и, надавив одной рукою чуток выше ее лобка, запихнул в ее текущую дырочку собственного гиганта.
Сделав это, он не принялся неистово работать тазом, а погрузился на локти и колени, немного касаясь ее всем своим телом, полностью безволосой грудью и нежными как у малыша, но, естественно, более обильными волосами понизу животика. Он сделал пару неспешных глубочайших, оценивающих движений и стал равномерно увеличивать темп, чувствуя как ее соски чертят дорожки на коже его груди. Ей казалось, ее оргазм начался за длительное время ранее и не кончался до самого его оргазма, все соитие их было для нее нескончаемым оргазмическим полетом.
Позже были слезы и его недопонимание. его провожание до автобуса, тихое напевание сложной мелодии, под которую они лобзались, снова неоновые слезы. Но то, что было, было нескончаемо отлично.
