Мы живем вдвоем с матерью. Я учусь в 8-м классе. Я рослый 15 летний бездельник-двоешник с ветром в голове и с мечтами о прекрасной и крутой жизни после окончания школы. Не то что бы я бездарь, учителя считают меня способным и даже в чем либо профессиональным, но при всем этом обучаться мне лень. Мама не могла со мной ничего поделать и уже смирилась с этим, хотя время от времени и задавала мне вопросы типа, чего для тебя не хватает, чтоб обучаться отлично. Я и сам не знал этого до некого момента, который изменил мою жизнь.
В один прекрасный момент мы разговорились по душам с одно моей одноклассницей, о жизни о учебе, о будущем. Я собираюсь поступать в престижный Университет и учусь отлично, произнесла она, предки приняли для этого в свое время конструктивные меры. Она была отличница, я мне стало любопытно, как родителям удалось достигнуть таких выдающихся результатов. Ответ был прост, как апельсин, ранее ее просто часто пороли ремнем за двойки а позже и за тройки, пока сама не стала отлично обучаться. Я будто бы сделал открытие. Вот чего мне вправду не хватает, сообразил я, сильной руки.
Две недели я размышлял об этом. Идея о порке не давала мне покоя. С одной стороны хотелось конструктивных перемен и новых эротических чувств, с другой стороны мне было тяжело представить себя лежащим на диванчике с нагой попкой перед матерью. Одна идея об этом заставляла меня багроветь и в тоже время, постыдно признаться, очень возбуждала меня. Но как это выполнить? Я знал, что мать сама не подымет на меня руку. Остается только одно попросить ее самому (!!!). А это уже похоже на абсурд.
Наверняка, это так бы и осталось в прожектах, но действия развились далее сами собой. Я получил еще одну двойку по арифметике, а в сей день как раз было родительское собрание, где моя классная, педагог арифметики, отчитала маму за меня. Мать возвратилась с собрания в расстроенных эмоциях. И прямо с порога начала со мной еще одну «душеспасительную» беседу на завышенных тонах. «Что для тебя необходимо, что бы ты отлично обучался?!» в очередной раз спросила она. «У тебя все есть, что имеют твои сверстники: компьютер, музыкальный центр, дорогой горный велик, престижная одежка, я даю для тебя средства на всякие утехи. Какого черта для тебя не хватает?»
Если б не завышенный тон нашего разговора, я наверняка не отважился бы сказать ей то что произнес. Но она меня завела меня, и у меня вырвалось: «Ты очень мягка со мной, а мне не хватает сильной руки». «И что ты хочешь, что бы я сделала?» спросила она. «Выпори меня ремнем» произнес я, не веря, что я на это все-же отважился. Мать молчком смотрела на меня минутки две, остолбенев. Идея о том, что меня необходимо выпороть посещала ее ранее, она ее высказывала, но инициативы от меня она очевидно не ожидала. Сообразив, что такового шанса у нее может больше не быть, а здесь есть возможность с одной стороны наказать меня за мое разгильдяйство, а с другой испытать вправить мне мозги, а там глядишь и впрямь подействует, она произнесла: «Отлично, тогда неси ремень». У меня заложило уши, снутри животика похолодело, на нетвердых ногах я пошел в свою комнату и вытащил из джинсов широкий и толстый кожаный ремень, дрожащими руками я отдал его маме. Она молчком взяла его в руки и сложила напополам.
Сердечко билось у меня так звучно и нередко, что слышал его удары и страшился, что оно выпрыгнет. «Пойдем в твою комнату» произнесла она тихо. Я обреченно поплелся в свою комнату, уже жалея о том, что затеял. Мать положила подушку посредине кровати и произнесла: «Ложись животиком на подушку». Она не произнесла, что бы я разделся, но я сам снял шорты и для чего-то, автоматом снял майку. Я стоял перед своим местом для наказания в одних трусах, думая снимать их либо нет. Мать этого не добивалась. Ужас равномерно уменьшился, появилось, какое-то новое странноватое чувство одурманивающего возбуждения смешанного с любопытством. Если меня будут пороть нагишом, поразмыслил я, тогда наказание будет всеполноценным. «Ну чего ты ожидаешь?» спросила мать. «Я желаю снять трусы» произнес я краснея и опустив резинку трусов вниз. Трусы соскользнули на пол. Я стоял нагой перед матерью как в ранешном детстве.
Было страшно постыдно, уши и щеки горели, член натужился я прикрыл его руками. Но ни как не мог отважиться лечь на кровать. «Ты хочешь, что бы я порола тебя без трусиков, по нагой попке?! — уже рачительным тоном спросила мать,- Будет больно». Я лег на кровать. В этот момент зазвонил телефон. Мать положила ремень рядом со мной и пошла гласить по телефону, звонила какая-то ее подруга. А я лежал на кровати нагой попкой наверх в ожидании порки. Мать возвратилась минутки через две, уже с жестким желанием выпороть меня как надо. Она села на кровать с лева от меня и положила левую руку мне на спину. Я услышал гул пряжки, от которого сердечко забилось учащенно, мои ягодицы непроизвольно сокращались. Далее был тихий свист и очень звучный шлепок ремня, и только позже ягодицы обожгло огнем.
Я дернулся всем телом от неожиданности и до того как успел сообразить, что началась порка, услышал очередной звучный шлепок и боль, от которой потемнело в очах. Мать лупила очень нередко и очень очень. После 5-ого удара слезы сами потекли из глаз. Было страшно больно. Я прикрыл попку правой рукою, но мать, убрала мою руку, прочно взяв меня за запястье свободной рукою, сделав меня, таким макаром, совсем беззащитным и фактически недвижным. Я не мог прикрыться левой рукою, потому что слева посиживала мать, плотно ко мне прижавшись, а мою правую руку она прочно держала, заломив ее за спину. Я ругал себя за то, что сам выслал себя на порку и просил маму тормознуть, убеждая, что я все сообразил и уже исправился.
Гласил я это через слезы и сопли, временами вскрикивая все громче. Но мать не останавливалась, продолжая хлестать меня по попке, по каждой половинке раздельно и по двум сходу. Я сжимал попку, но от этого было еще больней. Я уже плакал в глас, как малая девченка и просил прощения умолял тормознуть. Мать сделала маленькую паузу, чтоб отдышался я и чтоб отдохнуть самой. «Довольно!» произнес я ей, решив что порка завершилась. «Не довольно», произнесла она. «Довольно будет, когда у тебя вся попка будет голубая, что бы ты посиживать неделю и сумел, ты очень длительно валял дурачины и мотал мне нервишки, так что получи полную порцию».
С этими словами она продолжила хлестать меня по уже битым перебитым ягодицам. Боль была страшной я уже не плакал, я орал уткнувшись в одеяло. Сколько ударов я получил, не знаю наверняка не меньше 100. Порка завершилась внезапно, хотя мне казалось она не завершится никогда. Я ревел еще минут 5. Позже кое-как добрался до душа. Мать желала поставить меня в угол, но позже передумала, решив, что я и так довольно наказан. Я сел за уроки. «Сел» естественно — это звучно сказано. Письменные задания пришлось делать стоя, а читать лежа. Мать пообещала пороть меня за каждую двойку, хотя о последующих порках мы как бы не уславливались. Я обучался плохо еще какое-то время, позже мать снова выпорола меня, уже по собственной инициативе, и я стал обучаться лучше.
Что-то поменялось в ней и во мне после того наказания. Мать стала более дерзкая и строгая, она сообразила, что отдала слабинку в моем воспитании и начала наверстывать упущенное. Я получив неплохого пенделя, стал вправду обучается лучше, по последней мере без троек. Пороли меня еще пару раз, у меня появился даже ужас перед ремнем, а может это почтение к мамы, которое было недостающим, не знаю. По последней мере, я ни о чем же не жалею.
