Часть 7.
Я подпрыгнула мгновенно, осторожно выбравшись из Серёжкиных объятий. Мать поманила меня за собой.
— А где папа? – спросила я.
Мать утомилось провела по лицу ладонью.
— Он на операции. Под утро привезли пару. Ребята разбились на байке.
У меня опустились руки.
— Очень?
— Женщина – не очень. А юноша… Надеюсь, что выживет, но там очень непростой случай.
— Мам!
Я обняла её и прижалась к плечу. Мать погладила меня по голове.
— Я на данный момент приму душ, — произнесла она. – А ты пока разбуди его. Я должна с вами побеседовать.
Я кивнула.
Серёжка уже не спал. Он вопросительно уставился на меня.
— Я слышал, — произнес он.
Я обидно кивнула.
— О чём твоя мать будет гласить? – спросил он.
Я пожала плечами.
— Резвее всего о физиологии.
Он недоверчиво приподнял бровь.
— Когда каждый денек сталкиваешься со гибелью, всё остальное кажется таким маленьким, — произнесла я и добавила. – Это папа так гласит.
— Не считая любви, — произнесла мать, входя в комнату. – Хорошо, давайте побеседуем на данный момент.
Серёжка мгновенно вскочил, одёрнул одежку.
— Присаживайтесь, Алина Михайловна, — произнес он.
Мать усмехнулась и опустилась на диванчик.
— Как я понимаю, меж вами всё случилось, — произнесла мать. – Меня заинтересовывают две вещи. Был ли секс неопасным? И какого чёрта вы спали одетые и сидя?
Я фыркнула. Серёжка взглянул на меня и тоже засмеялся. Мать залилась совместно с нами. У меня классная мать. С родителями мне подфартило. Но 1-ый вопрос был полностью серьёзным. Я посмотрела на Серёжку.
— Можно сказать, что нет, — пробормотал он. – Прерванный акт.
Мать пристально поглядела на него, позже на меня. На лице у неё было написано всё, что она о нас задумывается.
— Братцы мои, — произнесла мать. – Поймите одну вещь. Молодость — восхитительная штука. И она совершенно маленькая. Растрачивать её на деторождение – просто грех. На данный момент вы свободны и беспечны, не создавайте для себя заморочек. И нам заодно. Услаждайтесь. Только уместно.
Мать поднялась. Разговор был окончен.
Когда в ванной зашумела вода, Серёжка отважился.
— Поль, и всё?!
Я кивнула.
— А твоему папе она произнесет?
— Полагаю, да.
— А он не воспретит нам встречаться?
Я вздохнула.
— Серёжа, ты уже подвергся рассмотрению. Оценен, измерен и признан пригодным. По правде говоря, они мне намекнули, что моя половая жизнь – это моё личное дело. Вот только про неопасный секс они тоже намекали. А я забыла.
Он обнял меня.
— Не страшись, ничего не будет. У меня всё вышло, я успел.
— Спасибо, — произнесла я. – Пойдём, я приготовлю завтрак.
Серёжка задержал мою руку, притянул к для себя и поцеловал. Было очень приятно.
Предки обсудили и решили делему моего воспитания когда-то совершенно издавна. Я помню, как бабушка всё прохаживалась по этому поводу, но не вмешивалась никогда. Мне почти все разрешали, но если говорилось «нет», то дискуссии это не подлежало. Запретов было малость, но они были стальные. Мне, к примеру, не разрешалось исчезать куда-то, не позвонив и не предупредив. Не разрешалось прогуливать школу, питаться всухомятку и курить.
В один прекрасный момент мы с Наташкой попробовали у нас в ванной. Мать мгновенно унюхала, когда пришла с работы. Что было! Они воспитывали меня совместно и по очереди. Они изводили меня шутками и прямыми нотациями. Ужаснее всего были лекции с просмотром слайдов под заглавием «Медленная погибель от никотина». Адская была неделя. С того времени я стопроцентно флегмантична к сигаретам. А Наташка вот покуривает. По-моему, из чувства противоречия. Её истеричная матушка каждый денек шмонает её вещи и комнату на предмет всяких запрещенных вещей. У нас же в доме данную тему больше никто не поднимает. Побеседовали – и хватит. Если не сообразила, то сама дурочка.
Серёжка посиживал с ногами на табуретке, как на нашесте и смотрел, как я готовлю. У меня сейчас всё выходило. Скорлупа не попадала в омлет, соль не пробуждалась мимо, молоко оказалось не свернувшимся. Даже тостер не плевался, а чинно выщелкнул готовые хлебцы. Под завязку я выволокла из холодильника тортик и поставила в центре.
— Молока либо сока? – спросила я у Серёжки.
— То же, что для тебя, — откликнулся он.
Я налила ему стакан сока и села ожидать маму.
Когда мы уже завтракали и мать ужасалась количеству взбитых сливок на тортике, а мы с Серёжкой покатывались со смеху, позвонила Марьяна. Она поинтересовалась, готовы ли костюмчики и придут ли на бал мои предки. Моя мать заходила в родительский комитет, и для Марьяны её присутствие было принципиальным. Я дала маме трубку, и она, послушав некое время, пообещала, что придёт.
— А твоя мать придёт? – спросила она у Серёжки.
— Да нет, — произнес он. – Во-1-х, у неё сейчас начинается неделя огромного визита. Ну, может, слышали, к нам приехала президентша Аргентины и с ней большая окружение из политиков и предпринимателей? А во-2-х, я ж ведь всё равно не артист. Марьяна меня даже и не задевала, когда роли распределяла.
Знаю я, почему Марьяна его не задевала. Она практически пропадает от его манеры разговаривать с учителями – обходительно, но независимо. Это только у математини выходит поставить его на место, Марьяна всякий раз срывается на визг. Последний раз он вывел её из себя заявлением о том, что Достоевского вытерпеть не может, а его героев презирает. При всем этом было понятно, что «Идиота», о котором шла речь, он читал и всякую критику по нему тоже. Марьяна кинулась защищать князя Мышкина. Но вещала впустую. Серёжка высказался и снова канул в своё зазеркалье. А класс вообщем не сообразил, в чём была неувязка.
— А позвонить домой ты не хочешь? – спросила мать.
— Я уже звонил, — ответил Серёжка. – Потому знаю про аргентосов.
Когда мы пришли в школу, Марьяна потащила артистов репетировать. Остающиеся проводили нас завистными взорами. Поначалу были недлинные сценки, в каких участвовали пары, а позже Марьяна взялась за нас и за ту группу, которая представляла кусочек из пьесы про войну. Оказалось, что я плохо помню текст, и Марьяна на меня наорала. Позже Васька Игошин, изображавший генерала, произнес, что трубку на сцене будет курить по-настоящему, и Марьяна побежала пить валокордин.
Мы сели в зрительном зале и стали ожидать, чем всё это кончится. Я повторяла слова, держа в руках Марьянин сборник чеховских пьес.
— Отлично выглядишь, — произнес мне Евген.
Я механично поблагодарила. И здесь мне на книжку легла плитка шоколада. Я подняла голову. Они все смотрели на меня.
— Угощайся, — небережно произнес Евген.
Я произнесла, что не охото, и протянула плитку девчонкам. Светка медлительно отвернулась, а Наташка с удовлетворенным видом принялась уминать шоколад. Из нас пятерых она единственная нисколечко не нервничала.
— Приходи после бала ко мне в гости, — произнес мне Евген.
Я засмеялась и покачала головой. А он тогда кинулся вдруг разъяснять, что ничего такового не будет, что приём устраивают его предки. Там будет весь класс, учителя и члены попечительского совета.
— И Сероватый, — произнес Евген. – Я его позвал. Он согласился.
Ответить я не успела, так как примчалась Марьяна в сопровождении директорши, и всё началось по новейшей. Я собралась и сейчас ничего не забыла, но Марьяна всё равно осталась недовольна и произнесла, что я даже о любви говорю, как о погоде, флегмантично и невыразительно. Евгена она, напротив, похвалила и разрешила нам пойти уже сделать свои маленькие делишки.
Мы с Наташкой поскакали в туалет, а Евген, Светка и Артём зашли в подсобку, выгороженную меж мужским и дамским туалетами, и закрылись там.
— Откуда у него ключи? – спросила я.
— Купил на время у технички, — хмыкнула Наташка. – Ты же помнишь, Светочка у нас сейчас расстаётся с заднепроходной девственностью.
Меня передёрнуло. Бедная Светка.
— Они что все-таки на пару её будут пахать? – спросила я.
Наташка засмеялась.
— Ну, рот-то ей кое-чем нужно заткнуть, чтобы не кричала…. Почему не Тёмкиным членом?
— Хоть бы она его откусила! – буркнула я.
Наташка зашлась идиотическим ржанием. Она не закрыла дверцу кабинки, и я увидела, как она пихает меж ног вибратор и натягивает сверху трусы.
— Ты с разума что ли сошла? – спросила я.
— Ты про резиновый? – хмыкнула она. – Днем пришлось засадить, а то мамахен взялась мою сумку перетряхивать. Некуда было упрятать. Хочешь?
— Ты просто дурочка! – разозлилась я.
— Не нравится – не ешь! – развеселилась Наташка.
Из подсобки донёсся умоляющий шёпот и вскрик.
— Ну вот, — произнесла Наташка. – Нашей подруге обновили дырочку.
Минут через 5 бледноватая Светка зашла в туалет и закрылась в кабинке.
— Ну как прошло? – спросила Наташка.
— Прошло, — буркнула Светка. – Иди, тебя ожидают.
Наташка ускакала.
— Свет, — произнесла я. – Для чего ты?
Я не понимала почему, но мне её было до погибели жаль.
— Да заткнись ты! – вдруг сорвалась она. – Думаешь, никто не увидел, какие вы с Галицыным сейчас заявились?!
По-моему, она рыдала.
— Два таких эльфа! – продолжала Светка. – Женька всё время на тебя пялится! Даже Марьяна увидела!
— Что она увидела? – не сообразила я.
— Ничего! – буркнула Светка.
Она вышла и стала мыться. Прискакала Наташка.
— Бабы! Кайф! – объявила она. – Один во рту, один в пятой точке, и игрушечка впереди! Царская пятиминутка! Это Евген выдумал. Правда, здоровско?
Я зажала рот и ломанулась в кабинку – травить. Наташка загоготала.
— На, возьми твою вещь, — произнесла она Светке. – Как ты?
— Болит всё, — посетовала Белянская.
— Это так как зажимаешься, — со познанием дела сказала Наташка. – А я сосредоточилась на соске. Когда Евген загнал в меня дрын, я прямо заглотнула! И палочка в дырочке не-ежно так…
Меня выкрутило опять.
— Что здесь у вас такое?! – с этими словами в туалет ворвалась Марьяна.
— Да вот, — произнесла Наташка. – Польку снова полоскает.
— Ну, это ненормально, по правде! – воскрикнула Марьяна. – Девченки, она случаем не беременна?
От возмущения у меня здесь же всё прошло. Я принялась мыться.
— Полиночка, — осторожно начала Марьяна. — Ты меня, естественно, извини…
— Нет! – гаркнула я. – С чего вы взяли?!
— Не груби, — податливо произнесла Марьяна. – Ты сама заставляешь так мыслить. Твои недомогания. И этот Галицын…
— Что Галицын?! – завопила я.
— Ну, понятно же, — сказала Марьяна. – Меж вами что-то есть!
Меня снова затрясло.
В туалет вошла математиня.
— Что тут происходит?
Марьяна ничтоже сумняшеся начала выкладывать ей свои домыслы, как будто нас с девчонками здесь совсем не было.
— Разлюбезная! – брезгливо заявила Валентина, не дав ей договорить. – На вашем месте я бы поостереглась это всё произносить вслух. Предки девченки могут обратиться в трибунал. И будут правы…
Марьяна уставилась на неё, глотая воздух, а позже принялась обзываться. Математиня сделала нам совсем недвусмысленный символ – убирайтесь вон! Мы пулей вылетели из туалета. Девчонки хохотали, а меня практически трясло. Около дверей актового зала меня перехватил Серёжка.
— Что с тобой?
И здесь я разревелась. Серёжка полез в кармашек за платком.
— Перестань, — попросил он. – Народу много.
Он схватил меня за локоть и потащил под защиту пальмы, которая у нас в холле живойёт в здоровой кадке. Здесь нас и отыскала моя мать.
— Я уже знаю, — кратко произнесла она Серёжке. – Иди. Всё будет нормально.
Она достала из сумочки наше дежурное средство.
— Что ж ты у меня такая чувствительная, — пробормотала мать. – Ну вот, сейчас глаза красноватые. Не беспокойся, Марина Ивановна извинится. Вы что с Сергеем, лобзались на публику что ли?
— Ты что?! – возмутилась я. – Мы только пришли и нас сходу развели – меня на репетицию, а он на уроках остался.
Мать пожала плечами и прищурилась. Заметив этот прищур, я успокоилась совсем. Марьяне сейчас точно непоздоровится.
— Пойдём, — произнесла мать. – Папа тоже пришёл. Возжелал поглядеть на тебя на сцене. Я помогу для тебя переодеться.
Мы устроились в зрительном зале, так как наша сценка была во 2-м отделении. Поначалу выступала Марьяна и заливалась соловьём, какие мы, оказывается, все профессиональные, умные и прекрасные. В первом ряду посиживали бюрократы из образовательного департамента и члены попечительского совета. Марьяна склонялась к ним и просила направить внимание на то, что в школе должен быть непременно собственный театр. Позже на сцену выкатились анархисты из «Оптимистической трагедии». Они были совершенно не жуткие, а когда начинали гласить, зрители просто валились от смеха. Позже был монолог из Фонвизина про «карету мне, карету», позже сценка из «Ревизора». Позже в перерыве включили музыку, а мы пошли переодеваться.
Лицезрев меня за кулисами, Марьяна сходу извинилась в присутствии девчонок и попросила сделать скидку на то, что она тоже очень беспокоится. Я кивнула. Светка с Наташкой с любопытством поглядывали на меня. Они отлично потрудились над своими платьицами и сейчас смотрелись умопомрачительно. Мы должны были открывать отделение, за нами готовились ребята с военной постановкой, а окончить всё должны были Ромео с Джульеттой. Они как раз цапались, как обычно, и кидались фантиками от конфет.
Перед вторым отделением тоже кто-то выступал, стоя понизу под сценой. Гласили про то, что театр и по правде нужен, что в нашей школе ученики обязаны иметь максимум способностей для того, чтоб выявить талант. Я выглянула в зал, чтоб поглядеть на говорившего, и обмерла. Даму, которая выступала, мне было видно в профиль. Но я бы выяснила её и со спины. У неё была удивительная раскраска на волосах – как пламя, а одета она была очень строго – в чёрное обычное, до невозможности стильное платьице. Позже она немного повернула голову, и мы повстречались взорами. Я прочла в её очах узнавание. Это была та кошка, и она про меня знала.
Я не помню, что я там несла со сцены. У меня царствовал таковой хаос в голове, что подгибались ноги. Я сосредоточилась на родителях и кое-как окончила выступление. В один прекрасный момент у меня закружилась голова, и я чуть ли не сбрякала прямо там, на виду у всего зала. К счастью, рядом был Евген и ловко поддержал меня, изобразив, что так и думало. Нам даже хлопали, кажется.
Позже, когда выступали другие ребята, я выглядывала в зал. Кошка посиживала в первом ряду. Она элегантно, как по протоколу, распрямила спину, соединила и немного наклонила колени, и о чём-то переговаривалась с соседом, улыбаясь уголками губ. А позже, когда мы все вышли на поклон, она смотрела лишь на меня, всё так же царственно улыбаясь. Вот только глаза у неё не улыбались, а были прохладные и изучающие.
Мужик, который посиживал с ней рядом, оказался батюшкой Евгена. Он тоже заходил в попечительский совет. Когда вечер закончился, он предложил перенести праздничек к ним в дом и пригласил желающих.
— Поль, приходи, — попросил Евген.
— Я не могу, — произнесла я, — Непринципиально себя чувствую, извини.
А позже я спросила, кто эта кошка. Женька взглянул.
— А, — произнес он. – Это Надежда Йенсен. Она председатель попечительского совета.
— А кто у неё обучается в нашей школе? – спросила я.
— Никто, — пожал плечами Евген. – Она сама у нас обучалась. Позже вышла замуж за 1-го обеспеченного херра, а он отбросил копыта и всё ей оставил. Она возвратилась в Россию и сейчас занимается благотворительностью.
Это ничего не разъясняло. И почему она всё время глядит на меня – тоже.
Меня отыскала мать и произнесла, что мы идём домой. С отцом мы повстречались в вестибюле. Папа был очень усталый, но поздравил меня с дебютом и произнес, что я молодец. Когда мы уже отъезжали от школы, я увидела Серёжку. Он выскочил из школы в одной рубахе и оглядывался по сторонам.
