Мы лежали рядом в кровати, расслабленные и утомлённые: Ольга Владимировна — на спине, а я рядом, на боку, любуясь её длинноватыми волосами, разметавшимися по подушкам. Черты её лица и полосы тела меня зачаровывали — бархатная кожа, ямка на шейке и прекрасные контуры ключиц, белое декольте и комфортная ложбинка меж округленными полушариями груди.
Я не выдержал и очертил пальцами самые соблазнительные извивы: по полосы подбородка, по контуру шейки вниз до ямки меж ключиц, и по декольте до полушария правой груди. Я очертил О вокруг полушария, и взобрался кончиками пальцев до самого соска. Нежное прикосновение к ареалу возбудило сосок прямо на моих очах: он натужился практически сразу. Я осторожно покачал его в стороны и под моим пальцем сосок стал ещё более упругим.
— Если б ты знала, как приятно тебя разглаживать и касаться, Ромашка. — произнес я Оле.
Ромашка, так как её фамилия была Ромашкина. Время от времени я называл её так, время от времени Олей, время от времени — когда желал подразнить либо восхититься — Ольгой Владимировной. Заведующая учебной частью, она для меня, студента, была необычным подарком судьбы, прелестной дамой, открывшей мне мир истинной искренней страсти.
— У тебя такая бархатная кожа, такие очаровательные груди, ммм.. — я с нежностью поглядел на неё. — Если бы ты только знала, что я чувствую, прикасаясь к для тебя.
Оля улыбнулась мне в ответ:
— Так лаского, что пальцы от прикосновения дрожат, да?
— Да! — удивлённо подтвердил я.
— И кажется, что всё такое хрупкое и тонкое, что следует обращаться очень-очень заботливо, да? Так ты ощущаешь?
— Да, точно! — Я воззрился на неё. — Ты тоже чувствуещь это всё сама внутри себя?
Она повернула голову и игриво поглядела мне в глаза:
— Не-а, я просто тоже имела счастье трогать девичье тело. Ублажать и касаться точно так же, как ты.
— Как это? С кем?
Ольга Владимировна откинулась на подушки, вспоминая.
— Была у меня такая девченка, Маша. Года три вспять, мне кажется. Всё у неё с успеваемостью было плохо, зато с мальчуганами отлично. И меня повсевременно заставляли проводить с нею воспитательную работу.
Оля вздохнула.
— Ну что я ей должна была гласить, а? Обучайся, а то замуж выйдешь? Она приходила ко мне в кабинет, я её немного журила за поведение, учила как себя вести с различными педагогами, чтобы те поставили тройку. Позже мы просто болтали о своём, о девичьем.
Она помолчала, смотря в потолок.
— А в один прекрасный момент Маша пришла сама, вся заплаканная. Её юноша наговорил ей каких-либо глупостей, бросил и ушёл к другой, и вообщем что-то там такое было сложное и противное.
— Мы долго-долго посиживали совместно. Я её обымала, вытирала слёзы, успокаивала, уговаривала и отпаивала чаем. Чай не пошёл, и я налила ей вина. И для себя. Вино нас расслабило и мы посиживали вдвоем, всё ещё обнявшись, жалуясь друг дружке на жизнь и вытирая слёзы. Ну, поточнее её слёзы, я-то не рыдала. Но я так расчувствовалась, я помню…
— А позже она мне произнесла что-то доброе и не плохое в благодарность, а я её поцеловала. Ну так, просто по-девичьи желала чмокнуть в губы и всё. А она как-то так оборотилась мне навстречу и превратила это всё в самый реальный поцелуй. И её губки были такие нежные-нежные, и чуток пахли вином, и вообщем это было такое необычное чувство, что меня затянуло в этот поцелуй и я плыла в нём нескончаемо. Я помню, что как будто тонула в нежности и ласке, и в приятном привкусе вина, и вообщем в запахе её кожи.
— Мы лобзались и лобзались, и тормознули только когда воздуха стало не хватать. Я помню, как мы поглядели друг на друга, и помню её глаза — в их не было ни стыда, ни испуга, только восхищение и желание. И мы опять соединились в поцелуе.
— Когда мы утомились от поцелуев и допили вино, я отвезла её к для себя домой. Она прижималась ко мне или как к мамы, или как к любовнице, но ей было отлично и она повсевременно мне это гласила. А я гласила ей, какая она отменная, и милая, и замечательная.
Оля потянулась, поглядела на меня с любопытством, испытывая мою реакцию.
— А уже тут мы начали лобзаться, чуть шагнув за порог. Я так желала опять почувствовать эти нежные губки, что придавила её к стенке прямо в коридоре. И запустила руки ей под футболку, и вот тогда я и выяснила, каково это — дотрагиваться к оголенному телу женщины.
Я не выдержал и положил руку ей на грудь, слушая. Рассказ возбуждал меня всё посильнее.
— Я помню, какими нежными мне показались её девичьи груди, и как мне хотелось вдруг доставить ей наслаждение, обласкать её всю и утопить её в удовольствии. Я веровала, что только я могу ей это подарить, и меня было не приостановить.
— В общем, я стянула с неё одежку, и я попробовала на вкус всё — и её соски, и бёдра, и там понизу.
Ольга Владимировна накрыла мою руку на собственной груди собственной ладонью и придавила её к для себя сильней.
— Ты не ревнуешь? Мы спали с ней прямо на этой кровати, вот тут.
— Ни капельки! — Я сжал её грудь, — Ты меня только безрассудно возбуждаешь этой историей.
— Ах, ах так?! — Оля игриво нахмурилась. — Тогда слушай далее.
— Мы провели всю ночь в ласках — то очень неспешных, мучительно приятных, то в стремительных и бурных. Я и не знала, как лаского и как страстно можно всё это делать без мужчины… Мы то как будто соревновались, кто посильнее доведёт кого до экстаза, то просто ласкались и нежились в обьятиях и поцелуях. И это было совершенно не тошно — я когда-то задумывалась, что лобзаться с дамой мне будет тошно — нет, это было восхитительно.
— Сейчас завидуешь мужикам, да? — ехидно спросил я.
— Неа. — Она погладила меня по руке, — Это вы радуйтесь, что вам досталась такая красота, как дамы.
Я не мог её больше слушать. Закрыл ей рот поцелуем, сжал её груди и потом завладел ею сверху, в самой традиционной и самой чувственной позе.
