В детстве меня не пороли. Никогда. Даже поточнее никогда телесно не наказывали. А вот поближе к подростковому возрасту пришлось почувствовать на для себя «прелесть» этого вида «воспитания».
В большинстве случаев мне доставалось просто рукою, пару шлепков через брюки Время от времени отец приказывал приспустить брюки и трусы и давал пару шлепков по оголенной попке. Для более основательных наказаний отец использовала ремень. При этом для порки употреблялся один широкий кожаный ремень из сыромятной кожи, который отец привез еще в русское время из загранкомандировки. Вобщем описанное время и еще было русским.
В случае суровой провинности, отец строго, но расслабленно приказывала идти в небольшую комнату, где и только происходило наказание, В какой находился только шкаф, табуретка и софа на которой и фактически и меня пороли. Далее были варианты. Или отец ставил меня в угол от получаса до часа, время от времени приказывая стопроцентно раздеться или только снять брюки и трусы, или сходу начиналась расправа.
В любом случае перед поркой был разговор, маленький либо длиннющий. Не повышая голоса, отец выговаривал мне за мою действительную либо надуманную провинность. Обычно, отец спрашивала меня, понимаю ли я, что он вынужденно так поступает из-за моего поведения. Я реагировал по-разному — когда кивал головой и гласил “угу”, когда просто молчал.
После чего отец брала меня за руку и вел к шкафу, откуда брала ремень. Время от времени же он брал ремень и подходил ко мне сам. Ремень он держала в левой руке, правой подводила меня за руку к софе. Здесь были варианты — он либо сам снимал с меня брюки (если они уже не были сняты), либо приказывала мне снять их.
В большинстве случаев я послушливо снимал брюки, время от времени отрешался, тогда и отец меня обхватывала левой рукою с ремнем, а правой сдергивала брюки, а потом и трусы. Потом отец гласил, чтоб я лег. Я покорливо укладывался на животик, точнее низом животика на две подушки, заранее положенные на софу, отчего попка выпячивалась ввысь, но отец всегда при всем этом держала меня за плечи, помогая лечь. Позже он задирала мне рубаху с майкой, так что зад становился совсем нагим.
Отец левой рукою брал мою правую руку, клал ее на спину пониже лопаток и наваливалась на меня всем своим весом. Перед поркой нервишки напряжены и возбуждены, испытываешь какую-то необычную смесь ожидания, стыда, соблазнительности, желания и возбуждения. Ноги начинают дрожать. Ягодицы и бёдра конвульсивно сжимаются и разжимаются. Понизу животика возникает сладкое жжение и приятное щекотание, попка конвульсивно дрожит, половинки ягодиц сжимаются вместе. Последние мгновения перед первым ударом ремня — самые ужасные и сладострастные.
И порка начиналась. 1-ый удар всегда был болезненным. Внезапно вспыхивала в заду горячая боль, когда ремень опускался с негромким свистом на мои ягодицы, издавая шлепок А позже следовал 2-ой удар, 3-ий. Зад прямо обжигала боль. Кое-где после 5-ого шлепка она уже не отпускала, так и пульсировала, то ослабевая, то вспыхивая с новейшей силой после удара. Ноги кроме воли дрыгаются в воздухе. Тело начинает извиваться, попка тоже виляет из стороны в сторону. Обычно, после 5-ого удара я ревмя ревел, извиваясь от боли. Хотя сначала решал сдерживать слезы, и какое-то время старался не вскрикивать. Но позже все равно начинал рыдать — быстрее от обиды, чем от боли.
Но боль брала свое в конце концов. Я начинал дергаться, извиваться всем телом, вихлять наказываемым местом. Время от времени отец связывал дополнительно руки и ноги бельевой веревкой. Нанеся 70-80 ударов отец прекращал порку. Время от времени, ремень попадая на копчик либо кольцо ануса совместно с болью вызывал приступ предоргазменного состояния. Хотя сама порка сексапильного наслаждения никак не вызывала, разве только процедура ожидания и изготовления. Позже отец отпускал и гласил, чтоб я или вставал и одевался, или еще с поротым задом какое-то время стоял в углу. Позже высылал под душ. Позже я был должен ритуально обещать исправиться.
