Для чего я выдумал этот порошок? Тяжелый вопрос. Может быть, мне было скучновато и я находил новых воспоминаний. Может, это был мой протест против культа заморенных женщин, следящих за каждым граммом собственного веса. Синтезировать состав, возбуждающий зверский аппетит, мне, выпускнику мед института ничего не стоило. Вдохновила меня на это моя подруга, одна из числа тех девочек-Твигги, что приобретают одежку на размер меньше, чтоб был стимул похудеть ещё малость.
Честно говоря, я уже утомился от Риты, и эта мысль с порошком казалась мне хорошим поводом подшутить над ней в итоге. Я пригласил Риту в наш ресторан, где нам всегда были рады. Мне из-за щедрости, Рите так как практически не давала официантам работы.
И в тот вечер она заказала собственный возлюбленный греческий салат, в очередной раз рассказав мне об этом «ужасном излишнем сантиметре», который опять возвратился на её талию. Я заказал бутылку шампанского, возлюбленного вина алхимиков и отравителей. И пока моя Ритуля пудрила носик в дамской комнате, пузырьки не оставили и следа от порошка.
— Что улыбаешься? – спросила Рита, усаживаясь.
— Заскучал, — ещё обширнее заулыбался я и поднял бокал.
Рита упрятала ухмылку в бокале. Мне даже на мгновение стало постыдно, но любопытство взяло верх. Так внимательно я смотрел в глаза Рите, пожалуй, лишь на первом свидании. Рита таяла от моего внимания, как первокурсница.
Не прошло и четверти часа, как Рита забеспокоилась. Она ушла в себя, нахмурилась. Когда я тестировал порошок на для себя, я, как юный щенок, смёл всё с полок холодильника, а позже ещё три раза заказывал пиццу. Видимо, Рита не была готова так же неунывающе наедаться.
— Может чего-нибудь поешь?
Рита мотнула негативно головой, поморщившись, как от зубной боли.
— Для тебя нехорошо? Может уйдём отсюда?
— Нет! – вскрикнула Рита и сама ужаснулась собственного клика. Позже робко улыбнулась и произнесла, вроде бы извиняясь:
— Может закажем чего-нибудь ещё?
1-ое, что я увидел днем, открыв глаза, была злая Рита, сконцентрированно вращающая обруч. На предложение позавтракать совместно я получил таковой яростный взор, что счёл неопасным ретироваться в ванную. Как ни удивительно, она ни о чём не додумалась.
После чего варианта Рита неделю не ела вообщем ничего, не считая яблок. Она стала раздражительной, мнительной. Варианта испытать порошок в действии опять так и не представилось. С Ритой стало нереально находиться рядом и мы разбежались.
Сосредоточенное лицо Риты той ночкой, когда она до утра «жгла» в одной постели со мной калории, всё никак не шло у меня из головы. В конечном итоге я с небольшим чемоданчиком, на деньке которого была спрятана баночка с порошком, оказался в купе поезда, мчащегося в сторону Сочи. Со мной ехала реальная матрона с 2-мя детками и замученным супругом. Мужичок старался не попадаться на глаза супруге, как это было может быть в замкнутом пространстве, так как, когда она лицезрела его, то начинала или визгливо браниться или отсылала в вагон ресторан. Ела она повсевременно. Я представил, как подсыпаю ей порошок и она начинает всасывать пищу с тройной силой. Это могло бы стать хорошим сценарием южноамериканского кинофильма ужасов, что-то вроде «Кошмар в вагоне-ресторане».
К счастью, доехали мы все в целости. Я вышел из вагона последним, стараясь не замечать завидующего взора мужичка-попутчика, вдохнул тёплый морской воздух и бодреньким шагом пошёл к нахальным сочинским таксистам.
Последующие два денька были просто сказкой. Купание в ночном море, лёгкий флирт с горничными из отеля и море домашнего вина. Вечерком третьего денька, перебирая вещи, я натолкнулся на ту баночку. Заснул я с твёрдым намерением встать пораньше и пойти на «охоту».
И естественно, проспал. На я пляж пришёл, когда солнце висело в зените. В это время в море плещутся две категории туристов: те, кто моря не лицезрел никогда и те, кто пил весь отпуск и прибежал искупаться и схватить свою порцию солнца перед отъездом домой.
Я постоял несколько минут, смотря на красноватые от солнечных ожогов спины офисных кокетниц бальзаковского возраста и не колеблясь более пошёл к маячившему метрах в двухстах кафе. Тут то я и увидел её. Милая блондиночка, не испорченная солярием и силиконом. Она о чём-то гласила с барменом, облокотившись на стойку, выставив на обозрение публики крепкую попу из числа тех, которые не надо подчёркивать мини юбками и завлекать внимание к ней кривляньями на танцполе. Грудь её я не лицезрел, но судя по тому, как противоестественно прямо в глаза блондиночке смотрел бармен, там было на что «не смотреть».
Мы разминулись у самой стойки, когда она прошла к собственному столику с 2-мя порциями мороженого. Она вправду была роскошна. Узкая спортивная талия вместе с высочайшей грудью задористого третьего размера убивали наповал. Бармен запамятовал о собственных фужерах и вытирал полотенцем пот со лба. Единственное, что меня смутило – блондиночка была не одна. С ней был мальчишка лет 7. Но мальчуган – не супруг, а легитимного жена в кафе не наблюдалось.
Я нащупал в кармашке священную баночку. Наверняка она стала моим талисманом за время путешествия, так как в голову мне пришла прекрасная мысль. Я пошёл к столику, старательно придавая собственной мефистофелевской ухмылке приветливый вид.
— Здрасти. Как ценитель мороженого, не мог не подойти к вам. Скажите, какой сорт стоит испытать в этом кафе?
— Бери банановое, — мгновенно среагировал малец.
— Сёма, — одёрнула его блондиночка.
— Хм… Думаю, ты прав, дружище, — подыграл я ему. – А вы как думаете?
Не глядеть в разрез платьица блондиночке вправду было подвигом, бедняга-бармен.
— В выборе мороженого доверьтесь Семёну. Она с ухмылкой встопорщила его волосы.
— Означает закажем три, нет, 6 порций, — я поднял руку, подзывая официанта.
— Нет же. Мне, пожалуй хватит на сей день.
— С вашей фигурой и волноваться в таких пустяках, как лишняя ложка мороженого?, — я ощутил дрожь в коленях, как охотник в загонной цепи, не ясно только от чего: от остреньких скул и чувственных губ либо от того, что мой план был близок к осуществлению.
Блондиночка потупилась, смущённо улыбаясь.
Через полчаса я уже знал, что её зовут Настей, и что супруг её кое-где объедается грушами, и ещё массу ненадобных подробностей, которые я пропустил мимо ушей. Вечерком мы условились повстречаться на пляже. И это стало реальным испытанием для меня.
Те некоторое количество дней, что заняла у меня дорога и 1-ая волна курортного угара, мужик во мне дремал. Но спать, когда рядом с тобой находится такое волшебство, каким была Настя в своём небесно-голубом купальнике, нереально.
Она что-то забавно щебетала, демонстрируя на отпрыска, строящего песочный замок, а в моей голове щёлкал старенькый испытанный армейский отсчёт, помогающий мне хотя бы снаружи смотреться собранным.
«Десять… девять… ставлю 100 к одному, её грудь остается таковой же высочайшей, когда она снимет бюстгальтер… восемь… семь… а на животик можно было бы поставить фужер с шампанским, и он бы не перевернулся…. 6… 5… четыре… когда она так подставляет шейку солнцу… три… в горле пересохло… два… один… два… три…»
Всё же испытание пляжем я стойко выдержал. Настя с обожанием заглядывала в мои глаза и заливчато хохотала, когда я говорил ей студенческие истории. Сёмка признал во мне если не отца, то как минимум старшего брата и таскал то ракушки, то крабов, то звал кататься на карусели.
На аттракционе я и начал воплощение собственного плана. На последующее утро мы втроём направились в парк. Последним в нашем плане было колесо обозрения. Настя, сославшись на боязнь высоты, осталась понизу, караулить вещи. Мы с Сёмкой забрались в кабинку.
— Отменная у тебя мать, — начал я издалека.
— Ага, только строгая, — кивнул Сёмка, озираясь вокруг.
— Воспрещает много?
— Ага, — опять кивнул он. – Бранится. Я ж бедовый.
— Ну, это дело поправимое. Есть у меня одно лечущее средство… которое делает добрее.
— Да ну! – вылупил глаза Сёмка.
— Добросовестное слово. Я начальнице собственной на работе подсыпал, так она знаешь, какая хорошая сходу стала!
— Вот бы мне его, меня мать гулять бы отпускала допоздна.
Я вынул из кармашка баночку и потряс ею перед его носом.
— Дарю. Если дважды в денек в пищу либо в чай подсыпать, то человек становится хорошим, как… в общем узреешь. Только мать об этом ничего знать не должна, по другому не подействует.
Сёмка с серьёзным видом упрятал баночку в кармашек.
Этим же вечерком Семён убедился, что банка моя – вправду магическая. Гулял он до позднего вечера. А мы с Настей в моём номере знакомились так близко, как это вообщем может быть. У Насти было умопомрачительное тренированное тело. Грудь, как я и подразумевал, держала форму потрясающе, а заодно и мой взор. Да она и сама это знала, потому так обожала позу наездницы.
Уже стемнело, когда мы пошли в её номер. Я принялся готовить чай. С улицы прибежал Сёмка. Настя чуток поворчала насчёт того, что он задержался и юркнула в душ. Я подмигнул ему заговорщически и указал на чашечки. Он одномоментно всё сообразил, достал из кармашка мою баночку и насыпал чайную ложку в чай, как я и учил.
Мы попили все совместно чай. Настя, как обычно отказалась от сладкого. Я пошутил насчёт того, что те, кто не ест после 6, рискуют пробудиться в полночь у холодильника.
Днем, когда я постучался в Настин номер, мне открыл Семён. Настя посиживала на кухне и уплетала бутерброды. Вид у неё был, как у нашкодившей кошки.
— Ну что, пойдём в кафе? – спросил я.
— Я только переоденусь, — торопливо ответила Настя.
Когда она вышла в комнату, Сёмка подмигнул мне:
— Днем, всыпал двойную дозу. Бранилась, что рано встал и разбудил.
В кафе я начал подозревать, что Сёмка всыпал в Настин утренний кофе чуть ли не полбанки порошка. Из кафе мы выкарабкались исключительно в полдень и, раз уж на пляж идти было поздно, завернули в другое кафе, где и пробыли до самого вечера.
Сёмка, съел столько мороженого, что осоловел и заснул у меня на руках, пока мы шли в отель. Мы уложили его спать в моем номере, а сами пошли в Настин. Когда я вышел из душа, Настя обнажённая стояла перед зеркалом. Нет, она не поменялась кардинально. Но всё же это была уже другая Настя. Куда-то делась резкость линий живота, запястья не были уже такими беззещитными.
Настя увидела меня, смутилась и нырнула под одеяло.
— Иди ко мне.
Вот так раз. Куда только подевалась вчерашняя львица, демонстрировавшая мне каждый сантиметр собственного тела. Сейчас, когда см стало больше, Настя перевоплотился в невиданную скромницу. Она норовила спрятаться подо мной от меня же, а когда мы окончили, удрала в душ, завернувшись в простыню.
Наутро, я по привычке, поцеловал вдумчиво сидящую за столом с чашечкой кофе Настю. Щёчка её стала нежнее, мягче. Я не удержался и поцеловал другую пухленькую щёчку.
— Скажи мне, я толстая?
Ранее этот вопрос меня страшно раздражал. Сейчас я только рассмеялся.
— Нет, естественно.
— Врёшь. Я в зеркале в ванной еле помещаюсь, — Настя обиженно надула губы, чуть не плача.
— Брось. Ну, хочешь, пойдём на пляж и я для тебя покажу, что означает быть толстой?
Настя расхохоталась и пошла одеваться. Я поглядел ей вослед. Попа из крепкого российского ореха медлительно, но правильно преобразовывалась в соблазнительную латиноамериканскую. Я торопливо допил кофе и пошёл прямо за Настей.
Сёмка опять сработал как реальный диверсант. Бутылка с минеральной водой, которой Настя решила было питаться до самого отъезда из Сочи, оказалась заряжена неплохой дозой моего порошка. В конечном итоге мы с Настей причастились армянской, грузинской и осетинской кухни сходу в нескольких забегаловках. На пляже Настя подольше обыденного не желала вылезать из воды. Даже «земноводный» Сёмка замёрз и запросился в отель. Как ни спешила Настя, надевая на не успевшее высохнуть тело платьице, я отметил, как соблазнительно стал разделять купальник Настино тело. На месте лямок появились милые ложбинки, которые было очень приятно чувствовать, когда я обымал её. Если ранее руки мои норовили соскользнуть пониже, то сейчас я с наслаждением обымал её за плечи. Они округлились и эта приятная налитость была эмблемой моей победы.
— Нужно купальник новый приобрести, — вдумчиво произнесла Настя, здесь же смутилась и сменила тему. А я сделал вид, что мне необходимо завязать шнурки и отстал, чтоб еще раз поглядеть на аппетитную спинку, всё явственнее рвущуюся из лямок купальника.
Сёмку забрала на аттракционы старая пара, отличные знакомые Насти. Так что вопросов о том, чем заняться у нас не появилось.
Она опять попробовала скрыться под простынями, но не здесь то было. Каким бы я был художником, если б позволял собственному творению скрываться от меня! Простыни направились в угол. Я на несколько секунд навис над Настей. Будто бы и не было меж нами нескольких ночей. Настя, как записная скромница прикрывалась руками. Я отметил, что бёдра её стали еще плотнее, так, что и не надо было сжимать их так очень в порыве застенчивости, чтоб скрыться от меня, а животик перевоплотился в комфортный холм. Рубенс в этот момент казался мне ничтожным маляром. Он всего только брал готовых натурщиц и писал с их картины, а я стоял в этой цепи еще выше художника. Я оказался способен переработать даму.
Я пробудился ранее Насти и длительно смотрел на неё. Щека, которой она прижималась к подушке, побагровела. В сочетании со стойкой к загару белизной её кожи выходило то, что именуется «кровь с молоком». Гордая попа сейчас была задористо и забавно оттопырена. Настя перевернулась на животик, будто бы специально давая мне возможность разглядеть её всю. Вчера ночкой, как ни скрывалась Настя посреди подушек и простыней, я увидел, что грудь стала больше, даже соблазнительнее, но стала «вести» себя еще фривольнее: то старалась выпрыгнуть из разреза маечки, то «просилась» мне в руки посильнее обыденного.
У бассейна я повстречал Сёмку.
— А куда это вы с чемоданом? Мы сейчас будем гулять?
— Нет, Сёма, сейчас вы с матерью гуляете без меня, — вдумчиво произнес я. – Кстати, порошок остался? Ну, бывай, Семён.
И я, сжимая баночку в руке, толи как шаман сжимает собственный счастливый талисман, толи как живописец свою возлюбленную кисть, большими шажками направился туда, где красные лучи утреннего сочинского солнца красили в розовые цвета белоснежное платье прелестной стройной брюнетки, шагающей по тротуару в гордом одиночестве. Я снова шёл изменять этот мир.
