Утопнуть и уплыть
Меня зовут Ольга Зарецкая, и я пишу эро-рассказы по телесериалу «Сверхъестественное» Пожалуйста, подымайте рейтинг. Комменты, отзывы и пожелания, ( также проклятия и ругательства) отправляйте на [email protected] Буду ожидать!
***
Только через три месяца Дин ворачивается к Сэму. После того, как Сэм открыл Адские врата, после того, как преобразовал свое дьявольское войско с его нескончаемой грызней в единое целое. Преданное ему целое. Кровь Азазеля взяла верх, и Сэм ощущает её в каждом ударе сердца.
По лицу Дина размазан пепел, сероватое с красноватым пятно. В его очах тень, которая гласит, что мальчик, в конце концов, вырос. Сэм желает его, как до этого, до боли в суставах, до ломоты в костях. Три месяца без Дина, без его неизменного присутствия рядом, без его тёплого и покладистого тела под Сэмом в кровати ночами. От 1-го взора на него Сэм немножечко сходит с разума.
Сэм всегда знал, что будет так. В глубине души он знал, что рожден не для того, чтоб спасти мир — но чтоб его убить. Вот только окажется Дин на его стороне либо на его пути — этого он не знал. Он и на данный момент не уверен в ответе на этот вопрос.
— Привет, Сэмми. — Дин стремительно облизывает губы- он не улыбается, но его губки сейчас розовые и мокроватые. — Я бы добрался ещё днем, но на дорогах чёрте что творится с того времени, как ты снёс Питтсбург.
Сэм ёрзает на своём троне и отвечает не сразу- если Дин желает вести себя так, как будто ничего не случилось, Сэм уж точно постарается, чтоб свой глас его не подвёл.
— Если б я знал, что ты придёшь, я бы позаботился расчистить для тебя дорогу.
Вышло не очень. Оно всё равно прорвалось — отголосок сдерживаемого гнева, гневной страсти, тоски. Дин не откликается на эти ноты, просто приподнимает плечо и изображает улыбку — такую же неубедительную и липовую, как и весь их разговор.
— Что, и попортить таковой сюрприз?
Они опять замолкают, и Сэм пробует взять себя в руки. Он пробует избавиться от шума в голове, пробует не заострять внимания на биение крови, которое говорит целуйтрахниломай, а позже на уровне мыслей махает на всё рукою. Так как это Дин, а весь сэмов самоконтроль, всё самообладание покидают его, стоит Дину только посмотреть на него разок.
Он соскакивает с трона и, размашисто шагая, преодолевает разделяющее их расстояние — резвее, чем Дину додумывается отойти. Его рука обхватывает гортань Дина так, как будто только там ей самое место- узкая полоса кожи, соединяющая большой и указательный пальцы, сдавливает ярёмную вену.
У Дина перехватывает дух, но его глаза, зияющие, каре-зелёные, расширяются лишь на миг. Он поднимает руку, чтоб опустить её на руку Сэма, его губки раскрываются, чтоб что-то сказать, и Сэм решает, что с него довольно. Он хватает Дина за запястье и выкручивает ему руку за спину- он напирает на Дина, пока тот не начинает падать на него. И до того как из сладкихсладких губ Дина успевают вырваться какие-нибудь дурные, никому не нужные слова, его ртом овладевает Сэм, сцеловывая извинения и отговорки.
Он укусами пробивает для себя дорогу, терзая наточенными зубами полный извив диновых губ, пока они не раскрываются перед ним. Он не знает, что означают отчаянные постанывания Дина: боль либо возбуждение, — ему плевать. Только одно имеет значение: Дин подчиняется ему, капитулирует. Сдается — по последней мере, в этом.
Поцелуй принуждает Дина отступать вспять, пока он не впечатывается спиной в стенку, а сэмов рот всё ещё на его губках, сэмов язык толкается в его расслабленные губки, сэмов член трется о заостренную линию его подвздошной кости, как будто, будь 1-го сэмова голода достаточно, они трахались бы уже на данный момент.
Дин скачком отворачивает голову и втягивает в лёгкие воздух. Сэм ощущает, что он дрожит, и подсознательно увеличивает хватку. После его поцелуя рот Дина кажется мягеньким, тёмным, помятым. Ему охото трахнуть этот рот, толкнуть Дина на колени и вжимать его голову в собственный пах до того времени, пока Дин не начнет втягивать его в себя поглубже и поглубже с каждым вдохом. Ему охото облизывать эти губки, покрывать их легчайшими, нежнейшими поцелуями, которые умоляют дать ему 2-ой шанс лучше, чем любые сэмовы слова.
— Ты бросил меня, — шепчет Сэм Дину в висок.
Он лицезреет, как реснички Дина содрогаются, и Дин закрывает глаза- у Дина угольно-чёрные реснички, и от их на щеку ложится чернильная тень. Сэм терпеть не может ту перемену, которую лицезреет в Дине. Но это не его вина. Он в этом уверен. С ним Дин никогда не был так подломлен. А если это его вина, что ж, Сэм всё исправит.
— Я ушёл, когда у тебя пожелтели глаза, Сэмми.
— Это как и раньше я.
Дин глядит на него прямо. Позже наклоняет голову назад к Сэму, без слов подставляя ему собственный рот. Его ответ означает для Сэма чуть ли не больше, чем поцелуи, но прошло три месяца, и Сэму кажется, что только для того, чтоб запамятовать о их, ему придётся целовать Дина ещё три года.
Он спиной ведёт Дина в свою спальню, его губки не отрываются от диновой челюсти и гортани, его руки с отчаянием и благоговением гладят диново тело. Край кровати бьёт Дина под колени, и Сэм толкает его вниз. Начиная его раздевать, он нежен и осторожен, но чем больше загорелой кожи он успевает оголить, тем грубее делается. Дин так просто уступает, так просто позволяет Сэму брать всё, чего ему охото. Дин похож на тряпичную куколку, и только член наливается силой, как будто наперекор вялой расслабленности тела.
Притворяться никчемно. Сэм это знает. Он знает, что Дин точно так же неспособен сопротивляться ему, как он неспособен сопротивляться Дину. Для их нет выхода из этой связи, разве что ногами вперед.
Сэм чуть касается костяшками пальцев натянутых мускулов над диновым лобком, и его ноги одномоментно раздвигаются перед Сэмом. Дин закрывает глаза, отворачивает лицо. Розоватый румянец вспыхивает повдоль полосы его скулы, будто бы он смущён. Может, и так. Посмей кто-либо именовать Дина шлюхой — и Сэм своими руками вырезал бы нахалу глаза его своими рёбрами, но он не может опровергать истинности этих слов. Дин — абсолютная шлюха, но только для Сэма.
Пока Сэм возится в поисках смазки, Дин опять глядит на него и гласит:
— Я лицезрел, что ты сделал в Питтсбурге. Лицезрел тела. Мне неделю позже кошмары снились.
— Так было необходимо, — гласит Сэм. Его скользкий палец заходит в Дина, растягивая его, подготавливая к сэмову члену. Он был бы нежнее, но прошло уже три месяца. Если дело кончится тем, что он выебет Дина всухую, до крови, Дин сам будет в этом повинет, он не был должен кидать Сэма. — Я был должен достать кое-что из-под городка.
Дин издает отрывистый, сухой звук, который Сэм предпочитает принять за смешок. Смешок перебегает в брань и сорванное дыхание, когда Сэм приподнимает его, стаскивая вниз по постели, и насаживает на собственный член.
Как раз тогда — в 1-ый момент, когда он просачивается в Дина, утопает в нём, в ту секунду, когда головка члена преодолевает последнее сопротивление и погружается в него, — Сэма всегда захлёстывает пьяное безумие. Ему нравится раздвигать диновы ягодицы и глядеть, как он растягивается, принимая Сэма в себя. Сэм бы часами мог глядеть на то, как его член заходит и выходит из Дина, из его опухшего, блестящего от смазки отверстия.
Но — три месяца, и Сэм не может дать для себя времени, чтоб насладиться всем этим. Только братьбратьбрать. Он вбивается в Дина так, как будто желает его порвать. Дин царапает простыни, пытаясь за что-то уцепиться, — своими толчками Сэм отпихивает его вспять.
— Ты ушёл, — гласит Сэм. Он вжимается в Дина, выгибает спину и гневно работает бёдрами — так как ему необходимо быть ещё поглубже, необходимо убедиться, что, стоит Дину даже просто поразмыслить об уходе, ему всё ещё будет больно. — Куда ты делся? Я находил тебя. Либо ты скрывался от меня? Разве я когда-нибудь плохо к для тебя относился?
Он немного задевает зубами нежную кожу у Дина на горле, резвым движением языка касается бьющегося на вене пульса, а позже его зубы впиваются …в плоть. Дин бьется под ним, его пальцы пробуют схватить Сэма за зашеек, как будто желая его отодрать. В его стонах ясно слышна боль, но Сэм только крепче сжимает зубы, вгрызаясь в его плоть, пока Дин не перестает вырываться.
Сэм вбивает в него собственный член, оглаживая его острые бёдра, дёргает его на себя, навстречу своим движениям, и опять впивается в его гортань, в отвратительный синяк, который уже начинает проступать. Он ощущает во рту вкус Дина, ощущает, как ужас, которому уже три месяца, начинает отпускать, как будто, трахая Дина, Сэм гонит этот ужас прочь. С того времени, как Дин пропал, всё тело казалось закостеневшим от напряжения, но чем подольше он ощущает собственный член в диновой пятой точке, тем больше тает это напряжение.
К моменту оргазма он уже опять счастлив и спокоен. Он стонет Дину в рот, лениво двигаясь на излёте. Его член выскальзывает на свободу с неприличным мокроватым звуком, и Сэм замирает, чтоб поглядеть на свою сперму, вытекающую из Дина. Он проводит кончиком пальца по покрасневшей, горящей коже и собирает свою сперму, чтоб затолкать её назад, в Дина. Туда, где ей и место. Три месяца.
Дин стонет, когда кончик сэмова пальца тыкается в его истерзанное отверстие, и пробует отодвинуться, и это значит, что Сэм должен немедля скользнуть ввысь по его телу, прижимая его к кровати. Он слабо целует Дина, сжимая его член, а Дин кажется очень измученным, даже чтоб кончить.
— Я сломал тебя тогда, малыш? — спрашивает Сэм, и ухмылка тянет наверх уголки его губ.
Дин плывёт, его глаза полузакрыты, но при звуке этих слов они обращаются к Сэму. Дин на данный момент таковой, каким нравится Сэму больше всего: свежеоттраханный, весь в синяках, размякший. Тут. Он облизывает губки Дина, пока не получает возможность опять скользнуть языком в его рот.
— Да, сломал. На какое-то время, — отвечает Дин, когда Сэм отрывается от его рта. — Я оклемался.
Он мог бы сказать больше, но рука Сэма на его члене ведет себя напористо, и он толкается ей навстречу, требовательно вскидывая бёдра. Его лицо искажает какая-то мука, которой Сэм, смотря на него, не может осознать. Он закусывает губу, и мерклый свет комнаты выхватывает слезы в его очах. Он кончает, забрызгивая для себя весь животик и руку Сэму. И пока Сэм, потрясенный, глядит на него, Дин опять тянется к нему за новым поцелуем.
Этой ночкой они больше не говорят. На несколько часов они засыпают, позже опять трахаются, перед самым восходом адского солнца на затянутые дымом небеса.
Дин больше не заговаривает, во всяком случае, осмысленно, пока Сэм не ворачивается на собственный трон. Дин поменялся, и от этого никуда не деться. Сэм ждет- он не барабанит пальцами по локотнику и не поднимает бровь, но снутри у него царствует хаос.
— Ты спрашивал, где я был, — в конце концов гласит Дин. — Я был с ними. С охотниками. Они собрались в команду, слились. Как ты соединил бесов. Они выдумали, как тебя уничтожить.
Кольт в руках Дина — всего только приглушенно блеснувшая полоса серебра, но Сэм всё равно напрягается. Дин не сводит глаз с пистолета. Он держит его просто, но уверенно.
— Они знают, в чём твоя слабость, Сэм. Точно так же, как мы с тобой её знаем. Это я.
Его глас звучит утомилось. Даже через неожиданный кошмар, классный всё его тело, Сэм находит внутри себя силы, чтоб волноваться за Дина. Дин так утомился. Он дрался и дрался — и всё равно всё кончилось вот этим. Наверняка, если быть добросовестным, Сэм знал, что так выйдет. Может быть, он возлагал надежды, что получится по другому, но знал он другое.
Нет другого человека на свете, который мог бы подобраться к Сэму так близко. Только Дин. Дело даже не в том, что рядом с Дином Сэм теряет осторожность — Сэм просто раскрывается перед ним.
Только Дин мог подойти к нему так близко.
Кровь Азазеля просит, чтоб он боролся. Чтоб свернул Дину шейку на месте. Чтоб позвал Руби и других и повелел порвать его на мокроватые, кровавые ошмётки.
Но это Дин, и если три месяца его чуть ли не уничтожили, то стоит Дину умереть — и он не выживет тоже.
Потому он просто отворачивается — достаточно и того, что Дину пришлось на это пойти, по последней мере, Сэм может не заставлять его стрелять, смотря Сэму в глаза. Он знает, что Дин всё сделает стремительно, и уповает, что Дин скоро последует за ним, — уповает, так как всегда был эгоистом.
Но когда он пробует отвернуться, Дин опускается перед ним на колени, безгласно и плавненько, как будто падающий снег. Дин опускается перед ним на колени и протягивает ему кольт.
— Я убил их, — гласит он. — Кого я дурачу? Я твой. И всегда буду твоим.
Когда Сэм медлительно протягивает руку, чтоб забрать у него кольт, Дин улыбается просто, но от всей души. Он ловит Сэма за руку и отодвигает пистолет, чтоб прижаться губками к костяшкам сэмовых пальцев. Любовь и верность — в этом поцелуе сошлось всё.
— Да здравствует мальчик-король.
