Пролог
В чувство его привел, пронзающий насквозь болью, ожог затушенной о спину сигареты. В воздухе появился запах паленого. Мужик жалостливо простонал и изогнулся на прохладном полу. Лица Ее он не лицезрел – только обутые в стильные голубые туфельки на больших каблучках, остроту которых, его многострадальное тело помнило прекрасно – но он знал, что на Ее вожделенных полных губках играет удовлетворенная ухмылка.
Она же с высокомерной улыбкой изучала свою работу – спина мужчины была вся исписана ужасными, в неких местах кровоточивыми, красноватыми полосами, от плеч до самых ягодиц, которые в свою очередь представляли кровавое месиво.
Она знала, что если просто подрумянить пятую точку раба, то никакого эффекта не будет, потому что за месяцы неизменных истязаний, кожа на мягеньком месте равномерно привыкла к боли. Сейчас же Ей приходилось всегда проводить подобные кровавые сеансы, чтоб достигнуть хотимого результата, но это событие Ее не очень разочаровывало, а напротив очень забавляло.
Безрассудно любившая доставлять боль, Ей не нравилось, что раб отключался после нескольких 10-ов ударов кнутом, и Ей, только начавшей возбуждаться от процесса, приходилось повсевременно приводить его в чувства… пороть мертвенное тело не доставляло никакого ублажения. Клики боли, и в особенности, мольба о пощаде Ее просто дико заводили – удовлетворять просьбы раба Она не собиралась, принимаясь за работу кнутом еще посильнее.
Об этом знал и истязаемый, потому что жалость никогда не была ярко выраженной чертой его Хозяйки, но не просить о милости он просто не мог в минутки, когда угрожающий хлыст, со свистом рассекая воздух, охватывал его тело, как будто змея оставляю красноватые полосы и невыносимую боль. Когда раб падал на пол, Она продолжала работу плеткой, потому что кнутом было не очень комфортно хлестать распластавшееся тело.
Сейчас же, как и почти всегда, Она вспотевшая от физического труда просто раскинулась в роскошном резном стуле с мягеньким сиденьем, спинкой и высочайшими локотниками, выполненным в стиле «Эпохи Возрождения», которую Она настолько обожала, и наслаждаясь приятной вялостью, медлительно курила тоненькую сигарету.
Раб на полу, возвратившись из потустороннего забытья, начал жалостливо скулить, опять почувствовав всю ту одичавшую боль, от которой спасался, только впадая в обморочное состояние. Он больше не рыдал и тем паче не орал, не было сил. Она не затыкала ему рот во время казни, для чего? Все равно его не услышит не одна жива душа, из-за потрясающей шумоизоляции в комнате пыток. Очень нередко она даже, прикрикивая на него, добивалась, чтоб он орал громче.
«Да, кажется, я перестаралась» с ухмылкой поразмыслила Она «недели две точно не присядет на пятую точку… хотя кто ему это разрешит дома? А на работе… что ж, что у него там, на работе никого не волнует».
— Ну что дорогой, на сей день думаю, хватит – донеслись до его слуха Ее слова, казавшиеся звучавшие откуда-то издалека.
— Да… – он пошевелил пересохшими и искусанными в кровь губками.
— Ну и отлично. Сейчас я тебя опять люблю котик. Иди, приведи себя в порядок, к нам сейчас должны прийти гости вечером, Я желаю, чтоб ты был в форме, а то вечно мне приходится за тебя багроветь. У всех вроде супруг как супруг, а тебя как малыша воспитывать нужно.
— Не… не беспокойся солнышко – осипло шепнул он, прилагая большие усилия, произнося каждое слово – вечерком я буду как новый…
Он сам не веровал, что так оно и будет, но, вроде бы плохо ему не было, вида он не должен подавать, по другому «воспитание» продолжится… в прочем оно продолжится в любом случае, единственное, на что он мог уповает это на некоторое количество дней спокойствия. Она тоже отлично понимала, каких усилий ему это будет стоить, превозмогая ужасную боль, вести себя свободно и непосредственно, как и полагается мужчине в своем доме.
«А мужик ли он все еще?»
Ее губки разошлись в победоносной ухмылке, открывая вид на ряд ровненьких белых зубов, следя за тем, как он медлительно начал ползти в сторону двери, отражая на лице жгучую боль, которой откликалось тело при каждом движении. И все-же, к боли можно привыкнуть… еще пол года вспять он бы после схожей порки не был бы в состоянии, даже очнутся в течения нескольких часов, а сейчас сам дивился тому, что ему под силу после чего умыться и привести себя в порядок. Сам он тоже преобразился – кожа на теле была украшена бессчетными шрамами и ожогов от прошлых пыток.
«Мило так смотрится» поразмыслила про себя женщина, представив, как мучительно больно ему будет умываться «надо бы его в скоре еще малость побаловать плеткой, чтоб раны не заживали».
— Дорогой, ты умойся там. Смой кровь, а позже сходи в магазин, купи кое какие овощи, я для тебя перечень приготовлю. Буду делать салат на вечер.
Следя за супругом, Ее вдруг, как будто молнией поразило. Она сообразила, что он начинает привыкать, и что не пройдет и года, как схожее развлечение растеряет для нее всякие краски. Ей стало ясно, что настало время подвергнуть супруга пыткам более утонченным и куда более ожесточенным, чем кнуты, плетки, каблуки ее туфель и сигареты.
Она знала, как довести до помутнения рассудка это жалкое создание, в которое перевоплотился некогда прекрасный, удачный и уверенный внутри себя юноша, жизнь которого она так небережно раздавила и превратила в реальный, нескончаемый ад.
Она получала непередаваемое удовольствие от каждой прожитой секунды таковой жизни, зная, что ее раб-муж испытывает все в точности напротив. Самое главное, что он сам, добровольно пошел на это, сам бросил к ее ногам все, что у него было, даже свою жизнь… Неосмотрительный шаг. Не один мужик не может знать, на что способна дама, когда получает настолько щедрые подарки, как неограниченная власть.
Она всегда была императивной и беспощадной женщиной, но сейчас она время от времени сама поражалась собственному утонченному на пытки разуму, пытаясь затмить сама себя, и совсем не чувствуя подавления совести. Все было, потому что должно…
Сейчас же его ожидало такое испытание, которое по истине раздвинет границы подчинения и мучения раба как, как это только может быть.
На Ее чудесном лице застыло выражение блаженного спокойствия и она, прикрыв глаза, погрузилась в свои фантазии, предвкушая неземное удовольствие…
